Цвет в культуре карачаевцев и балкарцев. Л.В. Самарина

[Maxim]

ЦВЕТ В КУЛЬТУРЕ КАРАЧАЕВЦЕВ И БАЛКАРЦЕВ

Л.В. Самарина,
кандидат искусствоведческих наук,
НС отдела Кавказа ИЭА РАН

К истокам формирования традиции

Статья не ставит задачей систематическое описание колористики материальной сферы в культуре карачаевцев и балкарцев какого-либо определенного исторического периода. Здесь предполагается обратить внимание лишь на два условно выделенных аспекта обширного проблемного поля, которое можно определить как "антропология цвета". Первый из них связан с естественно-средовыми детерминантами формирования устойчивых цветовых характеристик и цветовых предпочтений в культуре (в данном случае речь идет о натуральных цветовых красителях), второй - с социально обусловленными причинами формирования также достаточно стойких этнокультурных предпочтений и стереотипов по отношению к цвету. Более подробному рассмотрению этих сюжетов на материале культур северокавказского региона посвящен ряд публикаций автора ( 1 ). В данном случае основное внимание уделено аргументации в пользу версии о том, что традиции использования различных цветов, сложение собственного "колористического лица" культуры в значительной мере обусловлены влияниями более ранних периодов в истории этих народов, в частности, доисламским - языческим (аланским, хазарско-печенежским) и христианско-иудейским.


***

Избранный для исследования регион Северного Кавказа, где удельный вес автохтонных высокогорных селений в прошлом был так значителен, представляет в свете вышесказанного уникальный интерес. Известная типологическая общность горских культур позволяет поместить северокавказские данные в более широкий культурный контекст и придать обобщениям более убедительный характер, поскольку есть основания предположить, что некоторые закономерности по отношению к цвету у народов региона действительно являются общими для культур подобного типа.

В настоящее время характерное для традиционных обществ производство и использование природных красок у всех народов Северного Кавказа практически сведено к нулю. Как известно, искусственные, в частности анилиновые красители стали проникать сюда реально с конца прошлого столетия. Однако полевой материал, данные письменных источников, этнографические музейные коллекции свидетельствуют, что еще во второй половине XIX в., а в некоторых высокогорных районах вплоть до начала XX в. активно применялись натуральные краски местного производства.

Попытаемся выделить здесь известные и, вероятно, наиболее употребительные источники получения красок. Судя по всему, первостепенное значение в списке растительных источников во всех без исключения культурах Северного Кавказа имели корни растений семейства мареновых. Из них в зависимости от разновидности и технологии приготовления красок можно было получить достаточно богатый спектр оттенков от бордового, красного и темно-коричневого до светло-коричневого и розового. Значительное распространение получили также краски, изготовленные из скорлупы грецкого ореха разных стадий созревания; кожуры лука и граната; древесной коры - дуба, ольхи, ясеня, березы, яблони, абрикоса; листьев - айвы, барбариса, душицы, зверобоя, клевера и других растений. Перечисленное сырье позволяло вырабатывать краски, покрывающие широкий диапазон желтых, красно-охристых и коричневых тонов разной светлоты и насыщенности. Черный цвет, различные оттенки серого и фиолетового цветов получали из отвара бузины разной концентрации. Естественно, что для достижения необходимого цветового тона практиковалось комбинирование двух или нескольких красящих веществ. Есть также свидетельства, что для приготовления красок использовались сильнопигментированные земли, глины, минералы, древесная зола и сажа. Основной областью применения красок, полученных из указанных источников, была окраска кож, растительных волокон, шерсти для изготовления войлоков, шерстяной пряжи для домашнего ткачества и ручного вязания.

Рассмотрим конкретнее использование натуральных красителей при изготовлении войлочных ковров (кийизов) у карачаевцев и балкарцев. Так, исследователь народного искусства этих народов А.Я. Кузнецова отмечает, что цветовая гамма, построенная на добавлении оранжевого цвета к естественным тонам шерсти (белому, черному и коричневатому), была в прошлом характерна именно для кийизов Карачая и Балкарии ( 2 ). Особое внимание следует уделить специфическому цветовому строю кийизов или кошм, который сформировался благодаря использованию вышеупомянутых очень популярных во второй половине XIX в. по всему Северному Кавказу красителей, добываемых из растений семейства мареновых. Краски из марены позволяли окрашивать шерсть в более яркие, чем из барбариса, охристо-красные, красно-коричневые тона, что делало войлочные ковры выразительнее и наряднее. По сведениям Кузнецовой, был известен способ получения зеленой краски из отвара коры алычи и яблони, но использовали его редко, как можно предположить, из-за недостаточной тональной насыщенности. Сложение художественного стиля балкарских и карачаевских кошм исследователь справедливо выводит из свойств местного красильного сырья и особенностей традиционных технологий крашения. Итак, в основе всегда был "цвет неокрашенной овечьей шерсти и небольшое количество теплых тонов, которые мастерицы в основную серебристую гамму вводили осторожно и бережно"( 3 ). Верным представляется предположение Кузнецовой о том, что тяготение к ярким цветам и цветовым соотношениям - красный с зеленым, желтый с лиловым и т.п. возникло сравнительно поздно (по-видимому, к концу XIX - началу XX в.) в связи с распространением искусственных фабричных красителей. Опубликованные ею в книге материалы хорошо коррелируют с нашими собственными визуальными впечатлениями, полученными, в частности, в селениях Карачая и Балкарии во время северокавказской экспедиции 1989 г.( 4 ). В убранстве домов, где соседствовали старинные, более поздние, и современные кийизы, в их цветовой гамме можно было достаточно отчетливо видеть границу, разделяющую эпоху натуральных и синтетических красок. Удалось даже зафиксировать свидетельства пожилых горянок, которые видели в детстве процесс окраски шерсти натуральными природными красителями. В войлочных коврах последних десятилетий мастерицы селений Верхняя Теберда (Карачай) и Верхний Баксан (Балкария) строят геометрические композиции на смелом сочетании ярких, открытых цветов - красного и зеленого, красного и синего, а также на соседстве этих цветов с достаточно насыщенными желтовато-охристыми тонами. Выразительность цветовых контрастов усиливают черные бордюры, как правило, обрамляющие цветовые пятна орнаментальных мотивов, среди которых наиболее популярные - "треугольники", "ромбы", "кружки", "глаза", "бараньи рога", "клетки", "бегущие спирали", "бордюрные зигзаги" и прочие. Приемы построения цветовой композиции здесь очень близки к описанным А.Я. Кузнецовой приемам современных мастериц из Старой Джегуты, Чегема, Карасу-Хуламского, Хуламо-Безенгийского, Черекского ущелий ( 5 ).
Несомненно, неповторимый цветовой строй каждого из трех основных видов традиционных войлочных ковров продиктован спецификой технологии изготовления. Такова, например, характерная для "ала кийизов" или "пестрых ковров", выполненных техникой валяния, размытость границ узора, заметно смягчающая контраст сочетаемых цветовых пятен. Естественно, что характер цветных орнаментов "джыйгыч кийизов" (техника аппликации) и "бичген кийизов" (техника мозаичного, врезанного орнамента) определяет яркая, контрастная декоративность. Но для данной темы важно подчеркнуть следующее: в современных образцах войлочных ковров всех указанных видов, несмотря на неограниченные колористические возможности синтетических красителей, прослеживается достаточно отчетливая тенденция сохранить, воспроизвести основные традиционные цвета и цветосочетания. Выразительным примером может быть цветовой строй выполненных современными мастерицами "бичген кийизов". При всем стилистическом и композиционном разнообразии цвет, как и в старину, используется чрезвычайно лаконично. Чаще всего оттенки неокрашенной овечьей шерсти служат фоном для узоров, выполненных, главным образом, красным, оранжевым и черным цветами (с. Безенги, с. Герпегеж) ( 6 ).

Предположение А.Я. Кузнецовой о том, что данная цветовая схема сформировались весьма ограниченными в прошлом колористическими возможностями местного растительного сырья, представляется совершенно справедливым. Цветовой строй сохранялся неизменным, по замечанию Е.Н. Студенецкой, даже в тех случаях, когда войлок заменялся сукном ( 7 ).
Наши полевые наблюдения также убеждительно свидетельствуют, что в колористике материальной культуры карачаевцев и балкарцев, как и других горских народов региона - в убранстве жилища (прежде всего старых домов традиционного типа), предметов быта, одежде пожилых людей до сих пор гораздо отчетливее, чем на равнине (например, у кабардинцев, черкесов, абазин и др.) ощущается влияние цветового строя, сложившегося когда-то на базе местных красителей, главным образом растительного происхождения. При этом сами натуральные краски реально не вырабатываются уже более чем полувека.


***
Выяснению определенных стереотипов по отношению к цвету, половозрастных и сословных предпочтений в цвете через колористику одежды народов Северного Кавказа существенно способствуют материалы Е.Н. Студенецкой и А.Я. Кузнецовой, непосредственно посвященные данной теме.

Что касается мужской одежды, то цветовая гамма самого важного ее элемента - чепкена (так называлась у карачаевцев и балкарцев черкеска), как и у других соседних народов, была преимущественно темной: черный цвет, оттенки коричневого, серого, краснокоричневого. Чепкены чисто белые и светлых оттенков были редки, они считались праздничными даже у представителей знати. У горцев Карачая и Балкарии комплект мужской одежды подбирался, как правило, достаточно продуманно по принципу контраста. Так, считалось, что черный чепкен лучше всего сочетается с белым или светлых тонов бешметом и наоборот. Другим оживляющим моментом в колорите одежды мужчин служил башлык, праздничный вариант которого мог быть выполнен из белого или золотистого сукна. К светлому чепкену, напротив, подбирался темный башлык, темная шапка и ноговицы, отчего "белизна верхней одежды выявлялась с наиболее выигрышной стороны, воспринималась более празднично" ( 8 ).

Для понимания истоков формирования цветовых характеристик карачаево-балкарского костюма, по-видимому, следует учесть традиции использования цвета в одежде более ранних периодов истории Карачая и Балкарии. Обратимся к материалам раскопок на территории интересующего нас региона. Так, в комплексе одежды пожилой женщины из средневекового могильника (урочище Байрым у с. Верхний Чегем, Балкария) ( 9 ) нижняя туникообразная рубаха имела светло-коричневый цвет, коричневой шерстяной тканью была обтянута и шапочка из войлока. Аналогичная коричнево-желтая гамма превалирует в женском комплексе одежды из погребения в Дзивгисе (Куртатия, Северная Осетия) ( 10 ). Причем такая небогатая в хроматическом отношении гамма была распространена в средние века, вероятно, не только в одежде простолюдинов, но и в аристократической среде. Например, на фреске одного из балкарских храмов несколько персонажей изображены в кафтанах серого цвета. Если исключить версию выцветания на фреске пигмента голубого или сиреневого цвета, то можно согласиться с предположением Т.Д. Равдоникас о том, что одежды людей в росписях северокавказских христианских храмов отражают не только византийские, но и местные традиции ( 11 ). Следовательно, такая колористика одежды обусловлена, прежде всего, окраской тканей на базе доступных растительных ресурсов - тенденция, характерная и для последующего времени вплоть до конца XIX в.

Сложнее, видимо, обстоит дело с выяснением традиции использования в костюме карачаево-балкарцев других спектральных цветов. Так, на фрагментах фресок средневековых христианских храмов (XI-XV вв.), в частности, на территориях Карачая и Балкарии как в мужской, так и в женской одежде основными цветами являются черный и красный ( 12 ). Здесь доминирование красного цвета обусловлено, вероятно, не столько местной традицией, сколько значением красного и пурпурного в византийской культуре. Целесообразно вспомнить коннотации указанных цветов, выделенные, в частности, В.В. Бычковым.

А если учесть существовавшую в Византии традицию в знак особой милости и, конечно же, с целью поддержать влияние, посылать в дар чужеземцам целые комплекты одежд, то можно с большой долей вероятности предположить, что с одеждой так называемые варвары усваивали и эстетические принципы византийской культуры**. Косвенным аргументом "богоизбранного" статуса красного и пурпурного цветов в христианском мире, не ограниченном лишь византийским влиянием служит, например, свидетельство из хроники армянского историка V в. н.э. Мовсеса Хоренаци, где среди знаков отличия, пожалованных царем Великой Армении Арташесом I Аргаму, значилась "красная обувь для одной ноги" ( 13 ). Возвращаясь к нашему сюжету, приведем еще ряд исторических обоснований особого статуса пурпурно-красных цветов в средневековой культуре Карачая и Балкарии.

Изучая средневековые фрески, Т.Д. Равдоникас обращает внимание на наличие в костюме изображенных знатных персон клавов. Клавы - орнаментальные полосы, спускавшиеся с плеча и окаймляющие подол, которые в одежде византийцев высокого социального ранга обычно имели пурпурный цвет ( 14 ). Данные росписей и раскопок приводят исследовательницу к выводу о существовании на Северном Кавказе одежды типа византийского скарамангия и о дальнейшем превращении части подола скарамангия в кабардинское "защитное приспособление", которое, по мнению Н.П. Кондакова, до конца XVIII в. сохранило один из привилегированных при византийском дворе цветов - красный ( 15 ). Здесь интересно обратить внимание на своеобразный симбиоз традиций, относящихся, с одной стороны, к типам одежды, а с другой - к ее цветовым характеристикам. Как известно, византийский скарамангий ведет свое происхождение от кафтанообразной одежды азиатских всадников-кочевников, которая в ходе длительных византийско-иранских войн с VII в. была позаимствована византийцами у алан, принявших участие в этногенезе нынешних карачаевцев и балкарцев ( 16 ). Итак, предназначенный для верховой езды аланский короткий кафтан с отрезным по талии и собранным в складки подолом-юбочкой - прообраз византийского скарамангия, зафиксирован на Северном Кавказе и в росписях, и в материалах раскопок. Есть основание констатировать сохранение элементов такой одежды среди карачаевцев и балкарцев и в более позднее время: например, джыйрыкъ-чепкен (собранная в складки юбочка). В частности, П.С. Паллас в своих наблюдениях в связи с путешествием по Кавказу в 1793 - 1794 гг. отмечал, что "черкесские и туркменские (речь идет о тюркоязычных народах Северного Кавказа. - Л.С.) феодалы носят поверх панцыря сбоку у пояса довольно большой кусок плотной материи ярко-красного цвета, собранный сверху в сборки ( 17 ). По мнению Т.Д. Равдоникас, этот кусок ткани как раз и являлся частью подола ездового кафтана ( 18 ). Косвенным свидетельством того, что ездовой кафтан указанного типа был распространен среди тюркских народов интересующего нас культурного ареала, является цветной рисунок из альбома Н. Николаи (XVI в.), где в турецком костюме кафтан имеет ярко-синий, а подол-юбочка - именно красный цвет ( 19 ).

В традиционной женской одежде карачаевцев и балкарцев предпочтение красного, бордового, вишневого очевидно. Причем эта цветовая гамма активно используется практически во всех деталях убранства: девичьих и женских головных уборах, платьях, кафтанчиках, нагрудниках, нарукавных подвесках. Из красного сафьяна делали праздничную обувь, иногда даже девичьи кожаные корсеты ( 20 ). По данным Е.Н. Студенецкой, рубашка красного цвета входила в свадебный женский костюм большинства народов Северного Кавказа ( 21 ). Как известно, в свадебном костюме различных народов, принадлежащих иногда к генетически весьма отделенным культурам, красный цвет символизировал радость, был цветом плодородия, обладал защитным свойством отгонять зло от невесты. Источники по символике красного цвета, даже относительно лишь одежды, настолько обширны, что их анализ заслуживает отдельного исследования.

Возвращаясь к нашей теме, подчеркнем, что традиционная для Северного Кавказа в XVIII-XIX вв. сословно-маркирующая роль красного цвета также сложилась не без влияния византийских канонов. Как известно, особенно заметной социомаркирующая роль цвета была в традиционном костюме адыгов, в частности, Кабарды, где феодальные структуры были наиболее развиты, как и в Карачае (в особенности), и Балкарии. Вышеназванные признаки справедливы с учетом жесткой нормативности. Помимо элементов одежды белого цвета, которые указывали на принадлежность к знатному сословию у всех народов региона, здесь существовали и другие ограничения в цвете по социальному признаку. Так, и в XIX в. за местными феодалами сохранялась привилегия на одежду красного цвета. Только женщинам и девушкам из княжеского и дворянского сословия разрешалось носить платья и шапочки красного цвета. То же относилось и к обуви: красный сафьян у карачаевцев и части балкарцев (Чегемского и Баксанского ущелий) был признаком княжеского происхождения, желтый - дворянского. Подтверждение этому находим, в частности, в одном из карачаево-балкарских фольклорных текстов, дословный перевод которого звучит так: "У него властвующая красная обувь" ( 22 ). Маркированию цветом придавалось такое значение, что и по отношению к другим, помимо красного, цветам для женщин зависимых сословий существовали в этот период известные ограничения. Например, им запрещалось носить платье того же цвета, что и у их владелицы - княгини ( 23 ). Распространенные тогда белые и бордовые шелковые платки с кистями (чилле джаулукъ) в будние дни позволяли себе надевать лишь представительницы знати ( 24 ). Только в последней трети XIX в. в одежде (главным образом, в праздничной) кабардинцев, а также карачаевцев и балкарцев, красный цвет распространяется во всех слоях общества. У женщин Карачая и Балкарии особенно популярны в это время были платья темно-красных оттенков ( 25 ). По-видимому, именно этот, более поздний период имел в виду К.М. Текеев в своем утверждении, что знать у карачаевцев и балкарцев игнорировала в одежде красный цвет ( 26 ). Свидетельство справедливо по отношению к яркому светлокрасному цвету (в русском языке обозначается термином алый), но во всех цитируемых здесь источниках и собственных рассуждениях под красным цветом подразумеваются, прежде всего, его темные тона - пурпурный, бордовый, вишневый. Поэтому вряд ли есть серьезные основания говорить о реальных противоречиях в позициях разных исследователей.

Выяснению истоков традиции отношения к красному и пурпурному цветам в культурах карачаевцев и балкарцев намеренно уделяется первостепенное значение, пропорциональное их особо высокому социокультурному статусу в рассматриваемых обществах. Однако попытаемся разобраться, как функционируют в данных культурах другие спектральные цвета.

Согласно свидетельству византийских источников, помимо пурпурного и красного одежда типа скарамангия отличалась большим разнообразием ярких окрасок: зеленый, розовый, фиолетовый, персиковый, голубой, лимонный, желтый, белый. Причем костюм мог быть выполнен не только из цельного куска ткани, в нем могли комбинироваться различные ткани, отличающиеся также и по окраске. Поражает при этом контрастность сочетания цвета в одном костюме, например, красного и зеленого, зеленого и фиолетового ( 27 ). Вернемся теперь к этнографическим материалам по рассматриваемому региону. Если учесть относительную хроматическую ограниченность местных традиционных источников для получения красок, вызывает удивление спектральное богатство, зафиксированное, прежде всего, в образцах женской парадной одежды, сохранившихся как в музейных коллекциях, так и непосредственно в домах горцев и описанных этнографами. Датируются эти образцы, в основном, концом XIX и началом XX в. А поскольку парадный наряд шился из дорогих, чаще импортных тканей и был приурочен главным образом к особо значимым событиям, прежде всего к свадьбе, то совершенно очевидно стремление не только сохранить его для передачи из поколения в поколение, но также воспроизвести в таком наряде конструктивные и колористические особенности традиционных образцов. Вышесказанное дает основание предполагать, что образцы одежды начала XX в. вполне могут дать представление о ее колористике в более ранние исторические периоды.

Конечно, благодаря золотому и серебряному шитью, орнаментальным нашивкам и вставкам, металлическим украшениям и поясам колористический образ костюма, прежде всего женского значительно богаче, чем представляется из приведенного описания. Но здесь, как и в случае с образцами войлоков, автор сознательно отказывается от подробного систематического анализа, выявляющего существенное значение взаимодействия колористики и орнаментального мотива, колористики и конструктивных особенностей одежды. В данном же случае основная задача - выяснение закономерностей сложения этноспецифических цветовых образов, присущих данным культурам, пусть даже в несколько схематическом виде. Впечатляет своим колористическим богатством комплект балкарской женской одежды из собрания Государственного музея Грузии, приведенный в неизданном альбоме М. Тильке ( 28 ): платье из темно-вишневого бархата, спереди через широкий продольный разрез видны полы бешмета из голубого бархата, орнаментированные к тому же золотым шитьем. Яркий цветовой контраст наряда усиливает оранжевый цвет нижней рубашки, золотое шитье на платье и шапочке. Образцы старинных платьев из атласа золотисто-охристого цвета были описаны А.Я. Кузнецовой в Баксанском ущелье и Верхней Балкарии. В Карт-Джурте можно было увидеть зимнее платье традиционного типа, нарядность которому придавало использование темно-голубого бархата в сочетании с золотом галунов вдоль продольных клиньев юбки ( 29 ). Ярко-зеленым цветом по контрасту с золотым шитьем отличаются старинные платья из селений Нижняя Теберда и Безенги ( 30 ). А.Я. Кузнецовой зафиксированы также образцы женские нарядов, для которых характерна не столько контрастная, сколько нюансная цветовая гамма. Так, в одном из них (с. Безенги) розовый атлас платья сочетается с темно-красным бархатом нагрудной вставки, белым платком и белой же нижней юбкой, проглядывающей в разрезе платья. На сочетании различных теплых тонов построена колористика костюма из Учкулана: темно-коричневый шелк верхнего платья гармонично сочетается с нижней юбкой розового цвета. Другой наряд из Учкулана восхищает изяществом цветовых сочетаний серого репса, из которого сшито платье, с вышивкой золотом на ромбовидных кусках красного бархата ( 31 ). Таким образом, представляется излишне категоричным утверждение Е.Н. Студенецкой о том, что народы Северного Кавказа негативно относились к контрастам ярких теплых и холодных цветов в одном костюме, не только в мужском, но и в женском ( 32 ). Как видим, многие образцы традиционной женской одежды карачаевцев и балкарцев (впрочем, и других народов региона, в частности, осетин и вайнахов), свидетельствуют о том, что сочетания красного с зеленым, красного с синим, красного с желтым, зеленого и синего с желтым были весьма популярны в одежде молодых горянок ( 33 ).

Было бы слишком прямолинейным объяснять использование столь ярких открытых цветов непосредственно византийским влиянием. Но представляется весьма вероятным определенное воздействие сложившихся в средние века под влиянием привнесенных вместе с образцами одежды из Византии колористических традиций, зафиксированных прежде всего в одежде женщин знатного происхождения.

Как и в других "традиционных" культурах, у народов кавказского региона в прошлом цвет костюма помимо сословной маркировки был носителем социокультурной информации достаточно широкого диапазона. Эта тема нуждается в специальном развитии, ограничимся здесь лишь отдельной иллюстрацией. Так, у балкарцев, если девушка по торжественным случаям надевала зеленое платье, то это означало, что она еще молода и не желает близкого знакомства с юношами. В другом случае, когда родители девушки не хотели вести переговоры со сватами, то выводили к ним дочь в зеленом фартуке, давая этим понять, что девушка еще слишком молода. В обоих примерах наиболее вероятна ассоциация зеленого цвета в одежде с окраской еще недозревших плодов. Цветом мог быть маркирован у балкарцев не только возрастной, но также имущественный статус: желтый платочек, прикрепленный на знамя невесты, символизировал ее богатство ( 34 ). Подобная символика желтого объясняется, по-видимому, весьма распространенной, скорее универсальной, чем локальной ассоциацией этого цвета с золотом.


***

Собственные полевые материалы и данные публикаций побуждают обратить внимание на такой аспект интересующей нас проблемы как формирование этнокультурных предпочтений в цвете. Характерно, что в колорите современной одежды представителей старшего поколения сказываются исторически сложившиеся внутрикультурные стереотипы. Несмотря на широкие возможности выбора тканей, как мужчины, так и женщины предпочитают традиционно сложившуюся гамму: основу составляют черный, белый, коричневый и только темные оттенки красного, синего, зеленого цветов. Пожилые люди по-прежнему избегают светлых и ярких оттенков любого цвета и совершенно не допускают пестроты в сочетаниях красок костюма. Выводы сделаны на основании опроса в селениях Карачая и Балкарии, непосредственных визуальных наблюдений. Они вполне коррелируют с данными Г.Х. Мамбетова и А.Я. Кузнецовой ( 35 ). В работе последней дается подробное описание растительных красителей, традиционно используемых в окраске тканей для одежды и высказывается предположение, что красно-оранжевая гамма, которую давали по преимуществу эти красители (барбарис, мареновые и др.), и стала излюбленной в женской праздничной одежде. Исследовательница аргументирует свой вывод тем фактом, что "даже покупная ткань для платьев, кафтанчиков, платков предпочтительно выбиралась из этих теплых, празднично насыщенных тонов. Такие же цвета как голубой, фиолетовый, зеленый в карачаевской и балкарской народной одежде появились сравнительно недавно" ( 36 ). Какой период времени подразумевается под "сравнительно недавно" из текста, к сожалению, не ясно. Но, в любом случае, возникает необходимость прокомментировать приведенный довод. Теплая оранжево-красно-охристая гамма действительно доминирует в декоративном искусстве, в одежде данных народов, как впрочем, и других народов региона, пропорционально степени сохранности ими традиционных элементов жизнедеятельности ( 37 ).

Позволим здесь небольшое отступление. В числе причин хронологически самой ранней, по сравнению с другими цветами, категоризации красного цвета в языках народов мира, первостепенное место, конечно, принадлежит практически универсальным ассоциациям красного с такими фундаментальными реалиями человеческого бытия, как огонь и кровь. Однако в предыдущих публикациях нами высказывалось предположение о том, что исключительная культурная значимость этого цвета для всех человеческих цивилизаций была обусловлена также широким распространением природных красящих веществ - глины, охристых земель, минералов, растений и даже насекомых (кошениль), изначально окрашенных или приобретающих после необходимой обработки красный и близкие ему теплые тона спектра ( 38 ).

Следует оговориться, что натуральные красители можно рассматривать и как фактор цветности природной среды и как составную среды искусственной - в обоих случаях это будет справедливым. Действительно, с одной стороны, краски, особенно растительные, не достаются человеку в готовом виде: сырье, взятое из природы, перерабатывается по определенным технологиям, и часто из одного и того же растения, но используя разные его части (кора, корни, листья), а также применяя различные способы обработки, можно получить красители заметно различающихся оттенков. Однако, с другой стороны, палитра получаемых таким образом красок достаточно жестко, особенно для культур с замкнутой системой жизнеобеспечения, увязана с локальными сырьевыми источниками, и в этом смысле является естественно-средовым фактором цветности.

Изучение натуральных красителей в культурах народов Северного Кавказа подтверждает их огромную роль в формировании преимущественной колористики материальной культуры и отношения к цвету вообще. Все вышесказанное представляется верным лишь с той оговоркой, что цветовая гамма максимально доступных местных красок не всегда бывает и самой "излюбленной". Более притягательными иногда оказывались цвета, реже используемые в реальной практике. Поясним это на следующем примере. Во время опроса среди женщин в карачаевских и балкарских селениях (1989), они, как и кумычки (1991) ( 39 ), в числе самых красивых и любимых назвали не наиболее употребляемые цвета и оттенки неокрашенной овечьей шерсти, а именно те, которые одухотворяют, например, кумыкские "дума" - голубой, бирюзовый, синий и близкие им тона. Здесь мы встречаемся с феноменом, обнаруженным автором не только на Северном Кавказе и в культурах кавказского региона, но и во многих "традиционных" обществах мира. Имеются сравнительные данные по культурам, далеко отстоящим от рассматриваемого здесь региона.

Действительно, высокое эстетическое и сакральное значение зеленого, синего, голубого цветов проявилось уже в древних цивилизациях Востока - Египет, Вавилон, Китай, доколумбовой Америки, в христианских культурах и культурах ислама - Византия, Балканы, Русь, арабские страны и т.д. Можно предположить, что и в прошлом аналогично действовал один из устойчивых общественных стереотипов, справедливый также по отношению к цвету: привлекательнее всего то, что редкостно, дорого, малодоступно, а потому отождествляется с богатством, престижем, властью и прочими "идеалами" обыденного сознания. Возможно, на формирование подобных предпочтений в цвете определенное влияние оказывали не только дефицитность натуральных "холодных" красителей (например, индиго), но также редкость в природе минералов и драгоценных камней сине-зеленой гаммы и отсюда их высокий социокультурный статус у многих народов мира.

***
В числе факторов, обеспечивших очевидное доминирование темных оттенков красного цвета в этническом костюме карачаевцев и балкарцев, кроме указанных выше, правомерно упомянуть еще один, также относящийся к естественно-средовым, однако связанный уже не с красителями, но с самой цветностью среды обитания. Проблема прямого и опосредованного влияния природно-климатических, географических факторов на формирование цветовой символики, на те или другие культурные предпочтения в цвете представляется чрезвычайно важной. Однако обнаруженные источники по данной теме оказались весьма немногочисленны. Самыми ценными среди них представляются идеи и гипотезы И.В. Гете, И. Тэна, В.П. Семенова-Тян-Шанского, К.С. Петрова-Водкина, А. Кребера, И. Витвера, Ф. Ле Плэ, Л.Н. Мироновой ( 40 ). На конкретном материале, посвященном антропологии цвета в культурах Северного Кавказа и Дагестана, справедливость, высказанных этими авторами, по большей части, теоретических предположений во многих случаях нашла подтверждение (41). Тем более важна для автора посвященная той же теме публикация З.В. Доде (42), причем именно в приложении к Северному Кавказу. Основанные во многом на вышеуказанных источниках, высказанные в ней версии о естественно-природных факторах сложения колористики костюма народов региона по основным позициям совпадают с моими собственными гипотезами, убеждая, таким образом, в правильности исследовательского направления. Приведем здесь лишь доводы З.В. Доде относительно причин доминирования красного в одежде карачаевцев и балкарцев, с которыми автор солидарен по существу.

Итак, в горно-лесном и горно-степном пейзажах Карачая и Балкарии царит зеленый цвет, который сохраняется практически полгода - хвойные леса всегда зелены, а в смешанных лесах с вечнозеленым подлеском зеленый оттенок просвечивает и зимой ( 43 ). Именно преобладание зеленого в природном окружении, по мнению коллеги, могло повлиять на выбор красного в качестве основного цвета в женском этническом костюме. Аргументация З.В. Доде основана на многократно подтвержденном новейшим цветоведением открытии И.В. Гете о дополнительных цветах в цветовом круге. Согласно этой известной теории, человеческий глаз физиологически нуждается в единовременном восприятии не отдельного цвета, но именно пары дополнительных, в данном случае красного и зеленого, цветов спектра. Лишь таким образом достигается психологическая гармонизация восприятия человеком цвета как в природе, так и в предметном мире. Механизм культурной компенсации цветов, недостающих человеку в природе, прекрасно показан З.В. Доде и на примере колористики костюма вайнахских народов, полихромность, цветистость которого, действительно, в значительной степени восполняла цветовое однообразие степных ландшафтов Восточного Предкавказья.


***
Анализ колористики материальной культуры Карачая и Балкарии в очередной раз ставит перед исследователем еще одну, на наш взгляд, универсальную для традиционных обществ проблему специфически негативного отношения к использованию блеклых, спектрально-неопределенных цветовых тонов и пестрой окраски. В частности, в одежде, особенно в праздничной, такие цвета и окраска всегда считались нежелательными практически у всех народов интересующего нас региона.

Так, в работе с информантами на предмет выявления предпочтений в цвете, как индивидуальных, так и групповых, внутрикультурных, независимо от их пола и возраста, достаточно устойчиво обозначились два с очевидностью взаимосвязанных момента: 1) практически единодушное неприятие спектрально-неопределенных, т. е. бледных, ненасыщенных и смешанных оттенков красного, желтого, синего, зеленого и прочих цветовых тонов (в русском языке подобные тона обычно определяются как "серо-буро-малиновые"). Такие цвета отвергались чаще всего с формулировкой "некрасивый", "неприятный", "грязный", "непонятный" и т.п.; 2) негативное, в основном, отношение к многоцветной окраске, притом не всякой, но составленной из мелкого дробного рисунка, пятен, полос (в русском языке такого рода окраска, как правило, определяется терминами пестрый, рябой). Близкие по значению термины есть у всех народов Северного Кавказа, и в большинстве своем они наделены вполне отчетливыми негативными коннотациями. Обычно пестрая окраска характеризовалась респондентами как "некрасивая", "неясная", даже "отталкивающая". Нередко выражалось презрение к пестроте в костюме, в убранстве дома. По свидетельству Е.Н. Студенецкой, у карачаевцев и кабардинцев слова, обозначающие понятие "пестрый", применительно к женской одежде служили синонимом безвкусицы (44). Более того, от респондентов приходилось слышать, что пестрое любят только глупые или не вполне нормальные люди.

Попытка разобраться в истоках этого явления была предпринята в других наших публикациях (45). Здесь же представляется важным подчеркнуть только, что неприятие спектральной неопределенности и пестроты в культурах, сохранивших, подобно карачаево-балкарской, черты традиционности, является, по убеждению автора, не только не случайным, но имеет глубокий смысл: для таких обществ именно спектрально чистые, а значит определенные цвета - белый, черный, красный, синий, зеленый, желтый и т.п. - имеют первостепенную значимость, поскольку только они могут быть "наполнены", "нагружены" ритуальной, обрядовой, этносоциальной и прочей символикой и как своеобразные знаковые опоры участвовать в структурировании этими культурами окружающего мира.


***
На частном примере культур Карачая и Балкарии можно проследить и выделить наличие в традиционных обществах с развитым социальным расслоением по меньшей мере две, относительно автономно сосуществующие, системы функционирования цвета в разных проявлениях культуры, в данном случае в достаточно ограниченной сфере материальной культуры. Система первого уровня (обозначим ее условно как крестьянскую), в наибольшей степени опирается на местные ресурсы природного красящего сырья и почти полностью зависима от них. Здесь формируется локальный этноспецифический комплекс стереотипов по отношению к цвету. Система второго уровня (условно назовем ее аристократической) складывается в среде социальной верхушки разного иерархического уровня. Поскольку лишь этим слоям общества доступен импорт дорогих красок, тканей, предметов, имеющих окраску, характерную для других, иногда достаточно далеких культурных комплексов (ареалов), такая система соотносится с первой как более открытая, разомкнутая по отношению к внешним влияниям. В рамках своей традиционной культуры она создает внутризначимые, не тождественные первой, стереотипы по отношению к цвету, влияние которых "крестьянская" система испытывает и прямо, обогащая по возможности свой колористический мир через использование престижной гаммы хотя бы в праздничной и обрядовой одежде, и косвенно - через механизм сложения общеэтнических цветовых предпочтений и стереотипов по отношению к цвету.

Применительно к теме данной статьи можно с известной долей вероятности утверждать, что в формировании колористического облика культур Карачая и Балкарии существенное место принадлежит как раз системе второго уровня, т.е. "аристократической". Практически на всех этапах этнической истории этих народов именно через нее достаточно широко проникали внешние влияния, которые в известной степени адаптировались местной, "крестьянской" традицией по отношению к цвету, но одновременно и трансформировали ее весьма значительно.

Литература:

1. Самарина Л.В. Натуральные красители и цветовые предпочтения в традиционной культуре // Традиционная этническая культура и народные знания. Матер. Междунар. конф. М., 1994. С. 108-109; ее же. Цвет в языке и культуре некоторых народов Северного Кавказа и Дагестана // Краткое содержание докладов Лавровских (Среднеазиатско-Кавказских) чтений. 1993. СПб., 1994. С. 50-52; ее же. Бытование цвета в культуре кумыков и цветовые предпочтения // Лавровские (Среднеазиатско-Кавказские) чтения 1994-1995. Краткое содержание докладов. СПб., 1997. С. 85-87; ее же. Стереотипы цветовосприятия и их культурное значение в традиционных обществах. Там же. С. 87-89; ее же. Среда обитания и цветовой мир горской культуры (Северный Кавказ, Дагестан). Междунар. конф. "Этнос и природа". Попрад, 1995 (неопубл. доклад).
2. Кузнецова А.Я. Народное искусство карачаевцев и балкарцев. Нальчик, 1982. С. 66.
3. Там же. С. 67.
4. Северокавказская экспедиция (1989 г.) отдела народов Кавказа Института этнологии и антропологии РАН. Автору были показаны образцы войлоков различных типов, как традиционных, выполненных на базе растительных красок конца XIX-начала XX в., так и более поздних, вплоть до 1980-х годов из шерсти, окрашенной фабричными красителями. География полевых наблюдений: Верхняя Теберда, Учкекен (Карачай). Верхний Баксан, Безенги , Верхний Чегем (Балкария).
5. Кузнецова А.Я. Указ.соч. С. 69-73.
6. Там же. С. 87.
7. Студенецкая Е.Н. Узорные войлоки карачаевцев и балкарцев // Кавказский этнографический сборник (далее КЭС). 1976. Вып. 6. С. 202-221. 8. Кузнецова А.Я. Указ.соч. С. 107-108.
9. Мизиев И.М. Средневековый могильник "Байрым" у селения Верхний Чегем // Сборник студенческих работ Кабардино-Балкарского университета. Нальчик, 1964. С. 16-22. Цит. по кн.: Равдоникас Т.Д. Очерки по истории одежды населения северо-западного Кавказа. Л., 1990. С. 102, 104.
10. Уварова П.С. Могильники // МАК. 1900. Т. 8. С. 172. Цит. по кн.: Равдоникас Т.Д. Очерки по истории одежды населения северо-западного Кавказа. Л., 1990. С. 105.
11. Равдоникас Т.Д. О некоторых типах аланской одежды X-XII вв. // КЭС. Вып. V. М., 1972. С. 201. 12. Извлечение из отчета В.И.Долбежева об археологических поисках в Нальчикском округе Терской области // ОАК за 1863 г. СПб., 1895. С. 102. Цит. по кн.: Равдоникас Т.Д. Очерки по истории одежды населения северо-западного Кавказа. Л., 1990. С. 98-99.
13. Мовсес Хоренаци цит. по кн.: Равдоникас Т.Д. Очерки по истории одежды населения северо-западного Кавказа. Л., 1990. С. 127.
14. Равдоникас Т.Д. Очерки по истории одежды населения северо-западного Кавказа. Л., 1990. С. 93.
15. Кондаков Н.П. Очерки и заметки по истории средневекового искусства и культуры. Прага, 1929. С. 289-295.
16. Чекалова А.А. Быт и нравы // Культура Византии. Вторая половина VII-XII в. М., 1989. С. 584-586.
17. Свидетельство П.С.Палласа приводится по статье: Равдоникас Т.Д. О некоторых типах аланской одежды X-XII вв. С. 203.
18. РавдоникасТ.Д. О некоторых типах аланской одежды X-XII вв. С.203.
19. Сведения о рисунке Н.Николаи взяты из статьи: Равдоникас Т.Д. О некоторых типах аланской одежды X-XII вв. С. 203.
20. Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XX вв. М., 1989. С. 217.
21. Там же. С. 224.
22. Каракетов М.Д. Миф и функционирование религиозного культа в заговорно-заклинательном ритуале карачаевцев и балкарцев. М., 1999. С. 187.
23. Студенецкая Е.Н. Указ. соч. С. 217.
24. Текеев К.М. Карачаевцы и балкарцы. Традиционная система жизнеобеспечения. М., 1989. С. 376.
25. Студенецкая Е.Н. Указ. соч. С. 217.
26. Текеев К.М. Указ. соч. С. 385.
27. Чекалова А.А Указ. соч. С. 586.
28. Описание комплекта одежды из альбома М. Тильке приводится по кн.: Кузнецова А.Я. Народное искусство карачаевцев и балкарцев. С. 119.
29. Кузнецова А.Я. Указ. соч. С. 116.
30. Там же. С. 119-120.
31. Там же. С.117-118.
32. Студенецкая Е.Н. Указ. соч. С. 218.
33. См., например, цветные таблицы № 35-39 в кн.: Кузнецова А.Я. Народное искусство карачаевцев и балкарцев, а также цветные таблицы № 5-8 в кн.: Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII-XX вв.
34. Кудаев М.Ч. Карачаево-балкарский свадебный обряд. Нальчик, 1988. С. 79.
35. Мамбетов Г.Х. Материальная культура сельского населения Кабардино-Балкарии. Нальчик, 1971. С. 275; Кузнецова А.Я. Там же. С. 100.
36. Кузнецова А.Я. Указ. соч. С. 101.
37. Самарина Л.В. Цветовой образ этнической культуры (Северный Кавказ и Дагестан) // Северный Кавказ: Бытовые традиции в XX в. М., 1996. С. 204-229.
38. Самарина Л.В. Традиционная этническая культура и цвет. (Основные направления и проблемы зарубежных исследований) // Этнограф. обозрение. 1992. № 2. С. 147-156.
39. Самарина Л.В. Бытование цвета в культуре кумыков и цветовые предпочтения // Лавровские (Среднеазиатско-Кавказские) чтения 1994-1995. Краткое содержание докладов. СПб., 1997. С. 85-87.
40. Гете И.В. Избранные сочинения по естетствознанию. М., 1957. С. 291, 309-327; Тэн И. Философия искусства. М., 1933. С. 177-182; его же. Путешествие по Италии. Т.II. М., 1916. С. 242-257; Семенов-Тян-Шанский В.П. Район и страна. М.,-Л., 1928. С. 228, 263-264; Петров-Водкин К.С. Хлыновск. Пространство Эвклида. Самаркандия. Л., 1970. С. 492; Витвер И. Французская школа "географического человека" // Ученые записки МГУ. 1940. Вып. 35; Environment and Cultural Behavior: Ecological Studies in Cultural Anthropology / Ed. By A.Vayda. N.-Y., 1969; Миронова Л.Н. Цветоведение. Минск, 1984. С. 12, 16, 25,44, 66, 68,174.
41. См., напр.: Самарина Л.В. Климато-географический фактор цветности среды. Раздел главы "Цвет в традиционной культуре и природа" (архив автора, 1983 г.); ее же. Натуральные красители и цветовые предпочтения в традиционной культуре // Традиционная этническая культура и народные знания. Матер. Междунар. конф. М., 1994. С. 108-109; ее же. К эволюции цветовых представлений (проблема красного цвета) // Социальная антропология на пороге XXI века. Тез. и матер. Конф. 20-21 ноября 1997 г. М., 1998. С. 139-143 (в соавт. с И.Е.Кудрявцевым); ее же. Цветовой образ этнической культуры... С. 204-229 и др.
42. Доде З.В. К вопросу о складывании цветовых предпочтений в костюме народов Северного Кавказа // Историко-археологический альманах. Вып. 3. Армавир; Москва, 1997. С. 171-176.
43. Гроссгейм А.А. Растительные ресурсы Кавказа. Баку, 1946.
44. Студенецкая Е.Н. Указ. соч. С. 216.
45. См., напр.: Самарина Л.В. Цветовой образ этнической культуры... С.204-229; ее же. Цвет как средство коммуникации в культуре (Северный Кавказ, Дагестан) // Невербальное поле культуры. Тело. Вещь. Ритуал. М., 1996. С. 52-57.


Из книги "Карачаевцы и балкарцы: язык, этнография,
археология и фольклор".
Москва, 2001. С. 222-240.

http://www.elbrusoid.org/content/iz_iskus/p170366.shtml

[Maxim]

А.Я. Кузнецова. Народное искусство карачаевцев и балкарцев. - Нальчик, 1977:

Книга в виде док-файла: http://as-alan.com/narodn.doc
Он-лайн версия: http://www.balkaria.info/library/k/kuzn ... ustvo.html