header photo

Главная - Костюм и ткани - Одежда и обувь

Хрипунов Н. В. Монгольская одежда знати Золотой Орды в 1266–1312 гг.

Хрипунов Н. В. Монгольская одежда знати Золотой Орды в 1266–1312 гг. // Золотоордынская цивилизация. Сборник статей. Выпуск 6. – Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2013. - C. 233-272.*

В данной работе автор продолжает исследование изменений, происходивших в одежде знати Золотой Орды в XIII–XV вв. В предыдущей статье, вошедшей в прошлый номер издания, был разобран комплекс монгольской одежды в период нахождения Улуса Джучи в составе Великой империи монголов, теперь же рассмотрен следующий период – 1266–1312 гг. – время обособления и становления улуса в качестве самостоятельного государства.

В настоящей работе мы продолжаем исследование изменений, происходивших в одежде знати Золотой Орды в XIII–XV вв. В предыдущей статье [100] мы рассмотрели комплекс монгольской одежды в период нахождения Улуса Джучи в составе Великой империи монголов, теперь же рассмотрим II период – 1266–1312 гг. – время обособления и становления улуса в качестве самостоятельного государства.
Необходимо отметить, что при рассмотрении данного периода для Золотой Орды наиболее широко представлены источники археологические, некоторую информацию можно почерпнуть из источников письменных и практически никаких прямых сведений не дают источники изобразительные. В то же самое время изобразительные источники хулагуидского Ирана и империи Юань показывают множество новшеств в комплексах монгольской одежды знати данных частей бывшей Великой империи монголов. Зачастую одни и те же вещи представлены на изображениях и того и другого улусов. Но также надо отметить, что часть вещей является сугубо региональной.
В настоящее время исследователи при рассмотрении комплекса костюма придают мало значения политической ситуации в Великой империи монголов, которая уже в конце I периода была такова, что говорить о единых процессах внутри разных частей государства не приходится. Кроме того, практически весь II период империя переживала гражданскую войну, начатую угэдэидом Хайду и затронувшую каждый улус империи. Между тем, изучение происходивших процессов крайне важно при рассмотрении материальной культуры и прежде всего одежды как репрезентативного элемента. Странно было бы полагать, что предметы одежды с легкостью могли были быть заимствованы друг у друга враждующими сторонами. Особенно в ситуации, когда именно одежда показывает положение человека в том или ином обществе. Поэтому перед тем, как начать рассмотрение комплекса монгольской одежды знати улуса Джучи, надо хотя бы в общих чертах обрисовать течение политических процессов, происходивших между улусами Великой империи монголов, чтобы получить представление о возможности заимствования элементов костюма знатью Золотой Орды.

Менгу-Тимур
В 1264 г. империи удалось преодолеть смуту – претендент на великоханский престол Ариг-Буга сдался своему брату Хубилаю. Но для Улуса Джучи, поддержавшего в начале 60-х неудачливого брата1, боевые действия закончены не были: Берке пытался получить причитающиеся джучидам территории, находившиеся в фактическом владении хулагуидов. Однако во время кам-пании 1266 г. он скончался2. Трон занимает Менгу-Тимур, который, по некоторым сведениям, ранее был назначен преемником Берке [41, с. 93]. Передача власти, видимо, происходила не без

---------------
* См. Таблицы 1-16 к статье на цветной вклейке.
1. О противостоянии в начале 60-х гг. XIII в. Берке и Хубилая см. [69, с. 83–85].
2. Ибн Касир, указывая, что в 665 г.х. скончался Берке, вероятно, ошибочно приписывает ведение кампании Менгу-Тимуру [38, с. 124].

-233-

сложностей: в 1266 г. «бысть мятеж велик в самех татарех, избиша сами промежи собою бещисленое множество аки песок морскы» [48, с. 202]. В данной ситуации Менгу-Тимур не мог продолжать войну с хулагуидами – сначала нужно было упрочить свое положение. И тут как нельзя кстати пришелся ярлык Хубилая [84, с. 168], делавший Менгу-Тимура официально признанным имперской властью владыкой улуса Джучи. Необходимо отметить, что Хубилай делает это не по доброте душевной – он сам рассчитывает если не на поддержку Менгу-Тимура, то хотя бы на его нейтралитет: в 1266 г. скончался Ариг-Буга, и тогда его бывший сторонник, угэдэид Хайду, решает начать борьбу самостоятельно3.
Приняв ярлык, Менгу-Тимур сообщает Хубилаю, что не будет поддерживать Хайду и обязуется вести с ним борьбу. Хайду, узнавший о заключении договора, решает начать войну с Менгу-Тимуром, но оставляет эту идею, получив сведения о готовности джучидской армии [102, с. 248]. Можно было бы думать, что Менгу-Тимур собрал армию, желая проявить себя верным Великому хану. Но, представляется, что цели его были несколько иными: он продолжает борьбу с сепаратизмом за единство улуса – по сведениям Рашид ад-дина, Хайду поднял мятеж при поддержке Куинджи-нойона [84, с. 168], который, по всей видимости, является не кем иным, как Куинджи (Коничи) – внуком правителя левого крыла улуса Джучи Орду-ичена, сына Джучи4. Правители улуса Орду-ичена вели фактически независимую политику, и можно предполагать, что они не признали нового главу Золотой Орды. В данном случае подтвердить версию о непризнании ордуидами власти Менгу-Тимура, вероятно, может интересная оговорка о его восшествии на престол в «Истории шейха Увейса»: «он воцарился в месяцах 664 г. во всем Дешт-и-Кипчаке до пределов Хорезма»5 [30, с. 283].
Однако вскоре джучидам удалось договориться и не допустить гражданской войны внутри улуса. Более того, они начинают действовать сообща, поддерживая Хайду, который в попытке подчинить себе недавно восстановленный Улус Чагатая терпит поражение от чагатаида Борака: Менгу-Тимур посылает на подмогу Хайду войска под командованием своего дяди Беркечара [85, с. 70]. Впрочем, уже вскоре бывшие противники объединяются против толуидов: в 1269 г. проводится таласский курултай, где создается союз джучидов, угэдэидов и чагатаидов против толуидов Ирана и Китая6 [85, с. 71].
Кроме заключения союза на курултае также рассматриваются ближайшие планы – принимается решение о нападении на Иран. Рашид ад-дин сообщает, что напасть должен был только Борак, но, видимо, поход готовился более серьезный – в 668 г.х. (1269/1270 гг.) в Египет прибывают «послы Берке» (чит. Менгу-Тимура), которые обсуждают действия против хулагуидов [43, с. 50]. Причем Менгу-Тимур обещает уступить если не весь Иран7 [41, с. 94], то столько, сколько мамлюки смогут завоевать! Однако египетский султан предупреждает Абагу о предложениях джучидов [37, с. 166], поэтому тот успевает приготовиться к их вторжению. Ряд арабских авторов сообщает о том, что в 1270 г. Менгу-Тимур разбивает войска хулагуида Абаги8 [34, с. 99; 35, с. 222; 38, с. 124]. Но, видимо, данная победа не была слишком значительной. Вероятно, Менгу-Тимур, не получив подтверждения о совместных действиях от мамлюков, ограничился лишь пограничными стычками.
Источники вносят некоторую сумятицу и, казалось бы, опровергают изложенный выше ход событий: известно, что в ноябре 1270 г. от Менгу-Тимура в Иран прибывают послы с поздравлением с победой над Бораком [85, с. 86]. Совершенно не понятно, зачем это нужно было бы Менгу-Тимуру, осуществляющему поддержку Хайду и также участвовавшему в нападении на Иран в 1270 г. Но тут необходимо вспомнить о третьем властителе улуса Джучи – Ногае, которого в свое время еще «Бер-

---------------
3. Ранее он, возможно, ждал, что ее продолжит Ариг-Буга, и, прекратив в 1264 г. военные действия, отказывался явиться на курултай Великого хана [84, с. 168]. См. [21, с. 47–50].
4. Выборку сведений о Куинджи см. [88, с. 109].
5. Вероятно, именно за верность хану под свое управление в 665 г.х. получил Крым тукатимурид Уран-Тимур [103, с. 200–202], в чьи владения в числе прочих ранее входили, собственно, территории, граничащие с Хорезмом – Мангышлак.
6. Примечательно, что в конце 60-х гг. русские хронисты переносят звание «царь» на правителей Улуса Джучи.
7. Несмотря на то, что в сочинении ал-Муфаддаля стоит 670 г.х. (9.8.1271 – 28.7.1272), в соответствии с остальными сведениями (например Ибн Василя и Ибн ал-Фората) логично предположить, что посольство было годом ранее.
8. Хотя данное сообщение и оспаривается исследователями [83, с. 308], однако в свете договоренностей на курултае выглядит вполне правдоподобным.

-234-

ке поставил <…> над несколькими томанами, и он был причислен к ханам» [35, с. 221]. В таласском курултае он, судя по всему, участия не принимал. В течение всего правления Менгу-Тимура Ногай проводит абсолютно самостоятельную политику [88, с. 141], налаживая в том числе собственные связи с другими государствами9 [37, с. 166; 39, с. 54; 40, с. 193]. Поэтому вполне логично принять, что поздравление с победой над Бораком Абаге прислал именно Ногай (который в то же время поддерживает отношения и с мамлюками, обещая им поддержку при нападении на Иран).
Касательно темы одежды интересно отметить, что когда византийский василевс заключил договор с Берке, он обязался «от себя, в числе ежегодной подати, вносить 300 атласных одежд с тем, чтобы он [Берке] был ему подпорою и не вторгался в его земли» [41, с. 92]. А позднее, после смерти Берке, византийцы в качестве «подпоры» рассматривали уже Ногая, и ему также присылались дорогие одежды [15, с. 319–320]. Тот факт, что и арабский, и византийский авторы особое внимание уделяют именно дорогим одеждам, видимо, говорит об очень большой важности подобных подношений, и Ногай в данном случае в некотором роде по своему положению становится равен Берке.
Менгу-Тимур остается верным заключенному с угэдэидами и чагатаидами договору в течение всей оставшейся жизни. Хотя, судя по всему, активные действия против толуидов не ведет, поглощенный делами своего улуса: сведений об активном противостоянии нет до конца 70-х гг.
Однако известно, что с хулагуидами «вражда была постоянною и продолжительною, а избегание между обеими сторонами оставалось до времени царствования Гейхату-хана» [29, с. 265]. Учитывая общее положение, можно говорить, что и с Великим ханом отношения не налаживаются. Несмотря на то, что Менгу-Тимур не проводит непосредственно военных акций против толуидов, он все же оказывает поддержку союзникам. Так, в 1277 г. в результате предательства сын Хубилая Нумуган, назначенный наследником, попадает в плен, и его отправляют на содержание к Менгу-Тимуру в Волжскую Орду10 [84, с. 104].
В целом, конец 70-х гг. является второй активной фазой противостояния джучидов и толуидов во время правления Менгу-Тимура. Так, около 1280 г. некоторые мятежники, восставшие против Хубилая, «вошли в лен» к ставшему правителем улуса Орда-ичена Куинджи [84, с. 171]. Также продолжаются войны с хулагуидами: в 1279 г. (или чуть позже, но не позднее мая 1280 г.) войска улуса Джучи совершают очередной неудачный поход в Иран [45, с. 275]. Вероятно, именно после этого «в силу крайней необходимости заключили мир», и «с той поры они оставили споры до времен Аргун-хана, когда в месяце рамазане 687 г.х. [29 сентября – 28 октября 1288 г. н.э.] опять пришло от них (джучидов – Н.Х.) громадное войско» [84, с. 82]. Действительно, в дальнейшем до 1288 г. источники не содержат сведений о ведении боевых действий.
Узнав об активизации джучидов в противостоянии с толуидами, мамлюки отправляют посольство к властителям улуса Джучи – Менгу-Тимуру, Ногаю и Куинджи (Аукаджи в летописи), которое прибывает после смерти Менгу-Тимура [31, с. 47] (умер в середине 1280 г.). К несчастью для мамлюков, его смерть достаточно резко меняет внешнюю политику Золотой Орды в отношении толуидов. Вероятно, рассчитывая на получение привилегий от имперского правительства, де-факто независимые Ногай и Коничи повели курс на сближение с государством Великого хана, который мог закрепить их положение де-юре: «Когда умер внук Джучи Менгу-Тимур и на его место посадили Туда-Менгу, Ногай, Куинджи и Туда-Менгу, посоветовавшись, послали к каану Нумугана и доложили: «Мы покоряемся и все явимся на курилтай»» [84, с. 171]. Последнего, правда, не произошло.

Туда-Менгу
Факт того, что за все время мятежа Хайду никак не удавалось перейти в решающее наступление и власть Хубилая была по-прежнему крепка, заставил Ногая и Куинджи в качестве цели принять восстановление единства Империи, при котором их деятельное участие в реставрации было бы оценено по достоинству.

---------------
9. Так, известно, что в 669 г.х. (1270/71 гг.) Ногай извещает Эльмелика-Эззахыра о принятии мусульманства, и последний предлагает союз против хулагуидов (как равному правителю) [39, с. 54, 67]. По сведениям Ра-шид ад-дина, «Нокай с Абага-ханом <…> положил начало искренней дружбы и единения <…>». Ногаю
удалось даже женить одного из своих сыновей на дочери Абаги [84, с. 86].
10. Р.Ю. Почекаев уверен, что это обеспечило «в высшей степени миролюбивые отношения с Хубилаем!» [83, с. 64]. К сожалению, в чем это выразилось для улусов, разделенных территориями улусов Орда-ичена и Хайду, правители которых вели борьбу с Великим ханом, исследователь не уточняет.

-235-

Помимо отправки Нумугана к Хубилаю, предпринимаются и другие шаги к налаживанию отношений с толуидами. Так, например, «Куинджи был <…> другом и приверженцем Аргун-хана, а потом и государя ислама, Газан-хана <…>. Он всегда посылал [к ним] гонцов с изъявлением любви и искренней дружбы» [84, с. 67].
Хотя оба джучидских властителя поддерживают отношения и с враждебными толуидам государствами: так, в 1282 г. к султану мамлюков сначала прибывает посольство Ногая, а чуть позже посольство Куинджи [37, с. 167]. В свою очередь правители других государств наравне с официальным правителем улуса Джучи отправляют к ним послов [31, с. 47; 39, с. 56; 47, с. 75]: «В том числе [было] отправление послов к царю Тутаменге, родственнику царя Берке, к Ногаю и к Кайду» [31, с. 48; 39, с. 56].
Однако такое положение дел, когда курс государства определяли Ногай и Коничи, все же, вероятно, не нравилось Туда-Менгу, который должен был чувствовать себя марионеткой. Поэтому он объявляет о принятии мусульманства и в 1283 г. пытается установить дружественные отношения с мамлюками [31, с. 47–48].
Абу Бакр сообщает, что посольство было совместным – от Туда-Менгу и ильхана Текудера [1, с, 92]. В тексте письма Текудера, отправленного султану Калауну, сообщается, что ильхан прекратил вражду с джучидами – между ним, «Ака Ногаем, Туда-Менгу и другими» теперь мир [111, p. 189]. Казалось бы, все это говорит о полной гармонии среди чингизидов, однако есть основания думать, что это совсем не так.
Положение Текудера было шатким – трон он занял (в 1282 г.) в результате компромисса нойонов ильханата11 [85, с. 99]. А поскольку на многих из них он попросту не мог положиться, для упрочения своего положения поддержка вне государства ему была очень нужна. Таковую он, вероятно, пытался получить у Туда-Менгу, который также находился в непростом положении: формально являясь главой государства, он вынужден был терпеть самоуправство Ногая и Коничи.
Вероятно, Туда-Менгу и Текудер для укрепления своего положения искали поддержки у Калауна. Этому должно было способствовать мусульманство, о переходе в которое и извещал султана Туда-Менгу (Текудер также был мусульманином и правил под именем Ахмад-хана). Калаун, будучи осведомленным о том, кто реально управляет в улусе Джучи12, выразил одобрение принятием этой религии и выдвинул некие требования.
Однако такой союз был невыгоден многим. Текудера в 1284 г. свергает буддист Аргун, стараясь спастись от которого, Текудер пытается бежать в Дербент – владение Туда-Менгу [85, с. 110], но ему это не удается. Печальная участь союзника не заставила Туда-Менгу изменить свои планы, и в 685 г.х. (1286/87 гг.) прибывший к Калауну от Туда-Менгу посол сообщает о полном принятии выдвинутых ранее требований. Однако «в том же году прибыл [в Египет] посол Ногая» [31, с. 48], а Туда-Менгу был объявлен помешанным и отстранен от власти13. Его место занимает Тула-Буга.

Тула-Буга
Не желая отставать от Куинджи, имевшего прочные связи с хулагуидами, Ногай старается разыграть конфессиональную карту – в 1288 г., пытаясь наладить отношения с буддистом Аргуном (сам Ногай еще в 1270 г. объявил о принятии мусульманства), он отправляет ему буддийскую святыню14 [85, с. 117–118]. В то же время Куинджи развивает отношения с Великим ханом, от которого в 1288 г. получает 500 унций серебра, жемчужное ожерелье и комплект дорогих одежд [104, с. 292]. А в 1289 г. юаньское правительство отправляет жалование войскам Коничи [74, с. 218].
Однако Тула-Буга так же, как и его предшественник, не желает быть марионеткой: он пытается контролировать Ногая, организуя совместные походы. Но в результате это приводит только к

---------------
11. Интересно, что в числе прочих претендентов на вакантный после смерти ильхана Абаги престол рассматривалась кандидатура и Менгу-Тимура.
12. Султан еще в 1282 г. получает сообщение от своих посланников, отправленных к Менгу-Тимуру, но прибывших уже после его смерти. Послы сразу проводят встречи с влиятельными людьми Орды и выясняют ситуацию: «Собирались они у Ногая и у всех, к которым их посылали, с успехом и с удовольствием» [31, с. 47].
13. Варианты датировки см. [88, с. 188–189].
14. Подробный разбор важности буддизма для восстановления Великой империи монголов см. работу В.П. Костюкова в книге-конспекте А.Г. Юрченко [104, с. 266–271].

-236-

осложнению отношений [39, с. 57; 47, с. 76]. Возможно, именно это толкнуло Тула-Бугу на новый конфликт с хулагуидами (а, следовательно, и с восточными толуидами) – в 1288 г. ордынское войско вторгается во владения хулагуидов, но оказывается разбито [84, с. 82]. В 1290 г. происходит очередное нападение. Однако джучиды опять терпят поражение, и ильхан Аргун отправляет через вестников «сообщение об этой победе во все стороны» [85, с. 125; 45, с. 275]15. Причем Ра-шид ад-дин говорит о том, что предводителями этого войска были старшие эмиры Ногая. Можно предположить, что столь скорое повторное нападение, причем силами Ногая (Казвини говорит прямо – «от Ногая прибыл в Иран эмир Бурултай с огромной армией»), было совершено по приказу Тула-Буги, которому не нравилось налаживание отношений Ногая с хулагуидами.
Неудача этой экспедиции до предела обострила отношения темника и хана. В результате в 1291 г. Ногай свергает Тула-Бугу и сажает на престол буддиста Токту [39, с. 58], который мог стать выгодной картой при установлении отношений как с Ираном, так и Китаем.

Токта
В начале правления Токта полностью следует тем курсом, которым его направляет Ногай – он казнит неугодных темнику эмиров и идет на установление мира с хулагуидами – 1294 г. [85, с. 134]. Казалось бы, цель Ногая близка, но в этом же году умирает Хубилай. И уже в 1295 г. Газан отвергает буддизм и переходит в мусульманство16. Планы Ногая начинают рушиться. И в этой ситуации ему приходится срочно менять русло политики – он старается оттеснить от власти набравших силу буддистов: используя нелады на религиозной почве в семье своей дочери Кабак [84, с. 84], выданной замуж за сына воспитателя Токты Салджидая, он требует от Токты выдачи Салджидая. Токта отказывает, и с этого времени (1298 г. [39, с. 59; 84, с. 84–85]) конфликт между ханом и темником стремительно разгорается17. При этом позиции Токты настолько крепки, что в 1298 г. Ногай отправляет посольство в Иран с просьбой о помощи и обещает войти в зависимость [84, с. 86–87]. Однако поддержки он не получает. В 1300 г. Токта побеждает Ногая [39, с. 62] и утверждает свою власть на всей европейской части улуса [39, с. 64].
С этого времени устанавливаются регулярные контакты с Великим ханом, который поддерживает Токту. Так, в 1301 и 1303 гг. имперское правительство жалует Золотой Орде 10 000 коней и 37 800 дин ассигнациями соответственно [3, с. 203]. Однако в то же время с толуидами Ирана сохраняются напряженные отношения: в летописи Рашид ад-дина есть описание курьезного случая, когда в 1301 г. Токта, приняв охотничью поездку ильхана за начало войны, решил оставить предкавказское кочевье [85, с. 188–189].
На востоке же все это время Куинджи с момента принятия власти около 1280 г. остается полностью независимым государем, как об этом свидетельствует Рашид ад-дин: «С самого начала не бывало случая, чтобы кто-либо из рода Орды, занимавший его место, поехал к ханам рода Бату, так как они отдалены друг от друга, а также являются независимыми государями своего улуса»18 [84, с. 66]. Как полновластного правителя Куинджи характеризует и Марко Поло: «На севере, знайте, есть царь Канчи. Он татарин, и все его подданные татары <…> Царь их никому не подвластен, хотя он из роду Чингис-хана, то есть из императорского, и близкий родственник великого хана» [64, с. 225–226]. Хотя все же в источниках отмечается признание ордуидами верховной власти за батуидами [84, с. 66].
Но в 1299 г. Куинджи умирает19 и в улусе Орду-ичена начинается смута. И тут сталкиваются интересы Токты и Хайду – первый поддерживает бежавшего к нему Баяна, сына Куинджи, второй – Куйлюка [39, с. 64–65], представителя другой ветви рода Орду-ичена. Сначала Токта, ведущий войну с Ногаем, признает Баяна как правителя улуса Орду-Ичена, но войска ему дать не может и

---------------
15. Хотя Казвини датирует этот поход 1289 г. Однако вряд ли джучиды могли уже на следующий год организовать наступление.
16. Подробно о его обращении в мусульманство см. [104, Гл. 5–6].
17. Подробнее см. [88, с. 179–180].
18. В частности, независимость проявляется в установлении собственных дипломатических отношений с другими государствами: в июле 1293 г. в Иран «прибыли гонцы Коничи-огула с изъявлением единодушия и просьбой о союзе» [85, с. 134].
19. Рукн-ад-дина Бейбарс сообщает о 701 г.х. (1301/02 гг.) [39, с. 64–65], однако это явная ошибка. В 1301 г. умер Хайду, который оказывал поддержку Куйлюку, поэтому для событий смуты в этом же году времени было бы недостаточно. Разбор датировки см. [2, с. 56–57].

-237-

только отправляет гонцов к Хайду и Дуве (правитель улуса Чагатая), чтобы они выдали ему Кублука [84, с. 68]. Однако после завершения противоборства с Ногаем, Баян, вероятно, войско получает20, что позволяет ему укрепиться на престоле. После чего Баян начинает налаживать отношения с соседями: в 702 г.х. «Баян прислал гонцов к государю ислама Газан[-хану]», испрашивая «[дозволение] постоянно отправлять гонцов с доброй вестью» [84, с. 68]. При этом Баян ведет себя как полностью самостоятельный правитель – приглашая Газан-хана поучаствовать в походе на чагатаидов и угэдэидов, он говорит: «мы в этом году выступаем войной против Чапара и Дувы; Токта с нами в союзе (курсив наш – Н.Х.) и согласии и посылает войско, он [уже] послал два тумана на соединение с войском каана в Дерсу».
Вероятно, этот поход позволил Баяну полностью побороть претендента на престол: «Встретились обе рати и два брата сразились. Куйлюк был разбит, настигнут смертью и погиб» [39, с. 65]. И в 703 г.х. в Иране было известно, что «Баян сидит на месте своего отца Куинджи и по-прежнему ведает улусом отца. С государем ислама [Газан-ханом], да увековечит Аллах его царствование, он поддерживает дружбу, проявляет к нему приверженность и беспрестанно посылает гонцов» [84, с. 67].
В 1304–1305 гг. происходит одно из важнейших событий в истории Великой империи монголов – ее воссоединение после почти полувековой гражданской войны. «Девятая луна 3-го года [девиза] Да-дэ (30 сентября – 28 октября 1304 г.)…Чжуваны Чабар, Дува и другие прислали по-слов, желая присоединиться к [империи]» Юань [102, с. 203]. И уже в следующем году ильхан Олджейту сообщает французскому королю Филиппу IV Красивому: «Теперь Мы, а также Темур-каган, Тохога, Чабар, Тога и другие потомки Чингисхана, озаренные свыше, положили с помощью Неба конец взаимным обвинениям, длившимся 45 лет, объединили наши государства от восхода солнца до моря Талу и слили наши почтовые службы. Мы связали себя обещанием, что если кто-нибудь из нас подумает иначе, то все мы сообща будем защищаться против него» [67, с. 107].
Налаживание отношений Токты с толуидами вызвало прекращение связей Золотой Орды с мамлюками [32, с. 116]. Однако Токта, видимо, не оставил надежд вернуть джучидам Закавказье: для этого он в 1304 г. восстанавливает отношения с египетским султаном и договаривается о совместных действиях против хулагуидов, обещая, что «те земли, в которые придут ваши всадники, будут ваши». Однако хулагуиды поспешили с предложением мира мамлюкам [40, с. 194–195; 41, с. 94–95], и совместный поход не состоялся. Вскоре (в 1306 г.) просьба о союзе была повторена [40, с. 194–195], но желаемого результата не вышло. Военные действия происходят только в 1308 г. Причем нападение осуществляется иранской стороной. Нападение было отбито джучидами [39, с. 66].
В то же самое время отношения с империей Юань поддерживаются самые дружеские. В 1308 г. Токте жалуется титул Жу Фу Вана [104, с. 39]. Когда в 1309 «против него (хана Кипчакского) и против Великого Кана восстал Исенбога, султан Мавераннахра <…>, то Кан написал Токте, чтобы он сразился с ним. <…> Он (Токта) напал на Исенбогу, разбил его и одержал над ним блистательную победу, а затем вернулся торжествующим и победителем» [46, с. 240]. Видимо, за это в конце 1309 г. Великий хан изволил «пожаловать князю Жу Фу Токте золотую печать» [3, с. 202]. Столь тесные отношения проявились также в том, что Токта в 710 г.х. начинает чеканить монеты с надписями, выполненными монгольским письмом пагсба [104, с. 38–39], разработанным по приказу Хубилая для использования в качестве имперского алфавита. В 1312 г. Токте передаются специально набранные для этого дворы [102, с. 203].
Между тем, в 709 г.х. в улусе Орду-ичена краткий период стабильности сменился новой смутой – против Баяна восстали его младший брат Мангытай [84, с. 69] и сын Кублука Кушай [33, с. 177]. В результате Баян потерпел поражение в сражении на реке Яик и был вынужден в очередной раз бежать к Токте, ища поддержки [35, с. 223]. Однако, судя по всему, вернуть престол ему не удалось, и он остается в качестве полководца у ханов Волжской Орды [35, с. 228], которые вынуждены мириться с фактической независимостью восточной части улуса.
На этом рассмотрение общей истории можно завершить и перейти к анализу приведенных сведений.
Во-первых, необходимо отметить, что рассматривать Улус Джучи в качестве единого государства по сути нельзя: до 1300 г. надо говорить о трех его фактически самостоятельных частях –

---------------
20. Также он пытается привлечь на свою сторону Великого хана [84, с. 212], однако помощи не получает. В данном случае интересно то, что Баян действует как самостоятельный независимый правитель.

-238-

Орде Ногая, Волжской Орде и Заяицкой Орде21 (см. Карту*); после 1300 г. о двух – Золотой Орде (условно) и Заяицкой Орде.
Во-вторых, из вышеизложенного следует, что только в самом конце XIII в. складывается обстановка, когда можно предполагать какие-то систематические заимствования джучидами элементов костюма из Ирана и Китая. Во время военных действий различные связи между улусами значительно ослаблялись, и только после заключения мира активное сообщение восстанавливалось22. Это наглядно показал в своей «истории» Вассаф, говоря о заключении мира между хулагуидами и джучидами: «путем неоднократного приезда послов и частых сношений, (снова) был открыт путь торговцам и ортакам и изготовлены средства для безопасности и спокойствия странствующих; область Арран взволновалась от множества повозок, рабов, коней и овец; товары и редкости тех стран, после (своего) прекращения в течении стольких лет, (опять) получили обширнейшее обращение» [29, с. 265]. Кроме того, поскольку отношения с Ираном даже при официально мирном времени остаются весьма напряженными, при выдвижении версии заимствования какого-либо предмета знатью Золотой Орды в случае, если источники показывают бытование однотипных вещей в Иране и Китае, но с местными вариациями у хулагуидов и в империи Юань, видимо, стоит предпочесть в качестве заимствованного золотоордынцами юаньский вариант23.
Также необходимо рассмотреть следующее: на основании анализа только межулусных отношений можно было бы предположить, начиная с 1280 г., возможность заимствования элементов одежды из Ирана и Китая как минимум в Орде Ногая и Заяицкой Орде, но в данном случае
необходимо учесть следующие сведения источников:
– «На севере, знайте, есть царь Канчи. Он татарин, и все его подданные татары; держатся они татарского закона, а закон этот дикий; но соблюдают они его так же точно, как соблюдал Чингис-хан и другие истые татары» [64, с. 225];
– «<…> что касается разных калиптр и одежд (ибо и такие вещи присланы были ему (Ногаю – Н.Х.) от царя в подарок), то отодвигая их руками, он спрашивал принесшего: полезна ли эта калиптра для головы, чтобы она не болела, или эти рассеянные по ней жемчужины и другие камни имеют ли силу защищать голову от молнии и ударов грома, так чтобы человек под такою калиптрою был непоразим? А эти драгоценные платья избавят ли члены моего тела от утомления?» Далее Пахимер сообщает: «Если его не останавливали, то он рвал присланные одежды; а когда иную и примерял, – то только по дружбе к царю, да и то на минуту, а потом тотчас снова являлся в своей собачьей или овечьей, и гордился ею больше, чем теми многоценными. Точно так же обращался он и с калиптрами, выбирая из них нужные, предпочтительно пред драгоценными. Находя же что-нибудь полезным, он говорил принесшему: это – сокровище для того и для того, и тотчас надевал на себя, обращая внимание не на камни и жемчуг, а на пригодность вещи» [15, с. 319–320].
Касательно «дикого татарского закона» в отношении одежды, по нашему мнению, все максимально полно раскрыто в сообщении Георгия Пахимера, когда он говорит об установлении Чингиз-хана, направленном на то, чтобы монголы были привычны к простой поношенной одеж-

---------------
21. Данные термины мы не привязываем к каким-то конкретным историческим данным и употребляем только для облегчения указания на ту или иную часть Улуса Джучи.
* См. Карту на цветной вклейке после Табл. 7 (окончание).
22. Конечно, вряд ли можно утверждать, что сообщение между улусами было редким, но характер его не позволяет говорить о возможности заимствований репрезентативных элементов. Так, сохранялись связи между отдельными представителями знати. Например, Рашид ад-дин сообщает о внучке Толуя по имени Беклемиш-ака (или Келмыш-ака), которая была выдана замуж за знатного золотоордынца из племени кунгират – Салджидая [84, с. 104]. Когда именно это произошло, сказать трудно, вероятно, не позднее середины XIII в., поскольку известно, что она была бабкой [84, с. 73] (или прабабкой [84, с. 83]) хана Токты. При этом крайне интересно сообщение о том, что «так как она [сама] из рода Тулуй-хана, то всегда дружила и дружит с его потомками, постоянно посылает [к ним] послов и извещает и уведомляет [их] о происшествиях, которые случаются в том государстве» [84, с. 104]. Келмыш-ака была еще жива на момент составления Рашид ад-дином своего сочинения в начале XIV в. [там же]. При этом она не только осуществляла переписку с толуидами, но и, «когда сына Кубилай-каана Нумугана его двоюродные братья, замыслив злое дело и соединившись в злобе, захватили и отослали к Менгу-Тимуру, бывшему в то время государем Джучиева улуса, Келмыш-ака проявила старания, чтобы его в сопровождении некоторых царевичей и старших эмиров с полным почетом и честью отослали к его отцу» [там же].
23. Конечно, мы понимаем всю условность подобных предположений. Однако в ситуации относительной скудости источниковой базы необходимо установить искусственные реперы.

-239-

де: «Кто случайно найдет кусок ветхой одежды, тот сейчас пришей его к своему платью, нужна ли будет такая пришивка или не нужна,– все равно (цель та, чтобы делая это без нужды, тохарцы не стыдились к ветхим одеждам пришивать старые заплаты, когда бы настала необходимость)» [15, с. 318]. Данное установление Чингиз-хана было столь важно, что действовало в кочевых обществах Восточной Европы и много лет спустя. Так, англичанин Джильс Флетчер в конце XVI в. отметил среди правил, которыми пользуются татары и которые являются «переходящими по преданию и общими всем ордам», следующее: «носить простое платье и чинить его, когда оно худо, всеравно, необходимо ли то, или нет, для того, чтобы не было стыдно, если нужда заставит носить кафтан с заплатами» [22, с. 112].
Как сам Флетчер указывает, он был знаком с сочинением Пахимера [22, с. 109] и поэтому мог заимствовать это положение оттуда, что косвенно подтверждается частично дословной передачей текста. Хотя также надо учитывать, что он сообщает множество оригинальных сведений, свидетельствующих о его знакомстве если не непосредственно с татарами, то с людьми, которые близко с ними контактировали, поэтому обвинять его в бездумном переписывании оснований нет. Кроме того, есть чуть более раннее свидетельство, подтверждающее, что простота и традиционность в одежде были свойственны татарам XVI в.: «<…> все они живут без излишеств и в крайней нужде. <…> Также предстают они пред судом его, то есть судьи кадия (Cadij), и знать, и вожди с народом равно и без различия и, кроме верховного предводителя, <…> все воедино, а также все до единого живут по одному и тому же закону. Также они обнаруживают равенство и однообразием одежды и сходным образом жизни, считая беззаконием и достойным наказания, даже избиения палками, если кто-нибудь из людей их носит платье, шапку или длинные волосы не так, как в их земле и не по древнему обычаю <…>» [65, с. 69–70]. По одной из легенд сам Чингиз-хан ходил в простом холщевом халате [82, прим. 583].
Т.е. «дикий татарский закон» подразумевал пренебрежение роскошью. Как можно видеть из приведенных выше сообщений касательно Орды Ногая и Заяицкой Орды, установления Чингиз-хана во II периоде продолжают оставаться здесь в силе. А учитывая, что на таласском курултае его участники «условились, что впредь будут селиться в горах и степях» [85, с. 71], т.е. будут следовать традициям предков, можно предположить, что и в Волжской Орде подобные настроения также были популярны.
В то же время в улусах толуидов культ роскоши, будучи взращенным на местных мусульманских и китайских традициях, стремительно становился популярным: «Общеизвестно было так: в поруде монголов много носят вышитой и затканной и тому подобной одежды, на которую растрачивается золото» [85, с. 272]24. Поэтому можно предполагать, что широких заимствований даже при установлении мирных отношений в Орде Ногая и Заяицкой Орде не было.

---------------
24. Красноречиво все это также характеризует приведенное в китайской летописи описание одежды Хубилая: «Головные уборы и костюмы сделаны из тонкого черного шелка. <…> Верхняя часть головного убора или церемониальной шапки плоская и покрыта той же материей, с которой свисают ленты. Верхняя одежда лазурная, оторочена тканью цвета кожи. Ее опоясывают четыре ленты с драконами и облаками. Края шапки или головного убора обшиты лентой из лучшего жемчуга. Спереди и сзади двенадцать подвесок, также сделанных из двенадцати нитей жемчуга. Справа и слева два узла из сырого желтого шелка, с которых свисают кисти с серьгами из нефрита и драгоценных камней: полосы желтого шелка, украшенные жемчугом, идут по кругу до верха головного убора. Драконы и облака из жемчуга, вышитые шелковой нитью, покрывают его. Там и здесь можно видеть изображения ласточек и маленьких ив, а нити жемчуга, сбегающие сверху, представляют картину реки. Пояс справа и слева свисает до пола. Цветы из нашитых жемчужин скрываются в складках узлов, так же как жемчужные ласточки и ивы. С двух шелковых шнуров свисают – или на них укреплены – все булавки, поддерживающие кисти головного убора или короны; желтые полосы сырого шелка составляют изображения ласточек и ив, испещренных жемчужинами ... Нижняя одежда сделана из красного или багряного шелка. Она скроена как юбка, украшена разнообразными вышивками, числом шестнадцать, расположенными рядами. В каждом ряду два вида плавучих водяных растений, один рисовый стебель, две вышитые секиры и два китайских иероглифа. Обычная одежда или наряд из чистого белого шелка, отороченного желтыми кожаными шнурами, нашитыми шелковой нитью. Одежда, покрывающая колени (верх сапог), из красного шелка, и вокруг бедер упругий красный шелк. Форма ее напоминает короткую юбку, наверху вышит дракон с двумя телами. Поножи сделаны из красного шелка. Туфли сделаны из шелка с различными украшениями, расшитыми золотом; они имеют две пары клапанов и оторочены шитьем и орнаментом из жемчуга. Чулки сделаны из тонкого красного шелка» [4, с. 182–183].

-240-

Собственно, тут и возникает вопрос – а что же считать «имперской культурой»? Как можно видеть, на ряде территорий по-прежнему сильна культура империи времен Чингиз-хана, на других развиваются процессы, толчок которым дал Угэдэй, установивший по китайскому образцу регламент в одежде [100, с. 369–370].
Археологические материалы Золотой Орды, датируемые концом XIII – началом XIV в., показывают самые разнообразные артефакты, привезенные из Китая: палочки для еды [7, с. 106], ткани, стеклянные женские шпильки для волос [56, с. 143] и пр. Таким образом, источники свидетельствуют о том, что связь с улусом Великого хана в это время была прочной не только на уровне переписки и дипломатического общения представителей правящей верхушки, поэтому ордынская знать должна была быть в курсе новых веяний моды.
На Востоке же комплекс одежды знати продолжал пополняться новыми предметами, изменялись и уже входившие в него вещи. Так, много нового было введено в моду женой императора Хубилая – Чаби. В ее биографии в Юань ши сообщается, что она была рачительной хозяйкой: например, она, возглавляя придворных женщин, занимающихся пошивом одежды, «собирала различные старые тетивы луков, размягчала их кипятком и скручивала их в нити для того, чтобы делать одежду. Их гибкая структура была сравнима с дамаском25» [109, p. 143] (данное событие помещено в летопись между 1273 и 1276 гг.). В связи с этим сообщением крайне интересно отметить существование в Золотой Орде комбинированных тканей с шелковой основой и кожаным утком, использовавшихся в одежде знатных людей [55, с. 219]. Также можно было бы предположить, что кожа использовалась в качестве основы при изготовлении золотных нитей, но данная теория не подтверждается исследователями [59, с. 172].
Юань ши также сообщает о том, что Чаби не только модифицировала существующие виды одежды, но и придумала новый предмет (Табл. 1*). Он представлял собой следующее: «спереди это была shang26 без jen27. Длина задней части была вдвое больше, чем передней. Не имелось ни воротника, ни рукавов (ling-hsü). Она (Чаби – Н.Х.) соединила все это двумя шнурами (liang p'an). Эта (одежда – Н.Х.) называлась pi-chia28. Она способствовала использованию луков и коней (kung ma) (стрельбе с коня? – Н.Х.). В то время все подражали этому» [там же, p. 145]29.
«То время» – это еще конец I периода. Данный тип одежды тогда был распространен очень широко – в середине XIII в. pi-chia описывают как отличительную черту монгольского костюма даже европейские авторы: «Одежда у татар, укутывающая их сверху донизу, за исключением рук, по большей части черного цвета. Она запахивается с левого бока, откуда ее надевают. От пупа, выше и спереди открыта одинаково от одного бока до другого и не спускается ниже колен30. Ее задняя часть немного длиннее передней и узкая до уровня ребер, она начинает расширяться к плечам, где и достигает наибольшего размаха. Две одинаковые полы (чит. – лямки – Н.Х.), шириною в три пальца, пришиты к задней части в плечах и по бокам, на уровне пупка, и опускаются спереди прямо вниз. Таким образом, их одеяние не прикрывает ни локти, ни бока, ни грудь, ни какую-либо другую часть тела ничем, кроме этих двух пол (передней и задней, а не лямок – Н.Х.). И еще помимо всего вышеперечисленного с каждого бока имеется по разрезу. Вот так, по-особому, выглядит одежда, отличающая татар от остальных людей» [12, с. 98]. Однако в более поздних источниках – конца XIII – начала XIV в. – данная одежда известна только для империи Юань (Табл. 12, а), т.е., видимо, за время полувековой междоусобицы в остальных улусах она вышла из употребления.
Также известно, что в 1270 г. Хубилай своим указом запретил на территории империи Юань «ткать солнце, луну, драконов и тигров на шелковых и атласных тканях», сделав данные символы

---------------
25. «Дамаск (камка, узорчатый шелк) <…> появился в Китае в эпоху династии Шан и получил дальнейшее развитие в период правления династий от Хань до Тан» [95, с. 196].
* Табл. 1–16 к статье см. на цветной вклейке.
26. «Одежда на нижней части туловища» [109, p. 145, ref. 39].
27. «Грудная часть халата, застегивающаяся под правой рукой» [Там же, p. 145, ref. 40].
28. Еще одним значением термина pi-chia в современном китайском является «сравнимый с доспехом» [Там же, p. 145, ref. 42], хотя для настоящего исследования данное значение вряд ли может быть применимо.
29. Некоторые исследователи ошибочно считают, что в данном случае описываются короткорукавные халаты [110, p. 77].
30. В тексте перевода предложение построено несколько иначе: «Она запахивается с левого бока. Откуда ее надевают, от пупа, выше и спереди открыта одинаково от одного бока до другого <…>». Однако, это явная ошибка.

-241-

доступными только императорскому двору [26, с. 254]. Ничего подобного для других улусов неизвестно.
Это является наглядными примерами того, что нельзя априорно говорить о единообразии комплекса монгольской одежды знати во всех улусах бывшей Великой империи монголов. В частности, по нашему мнению, необходимо более осторожно относиться к концепции «имперской культуры»: убедительных оснований для наличия общеимперского культурного поля в рассматриваемое время нет.
Говорить о какой-либо «имперской культуре» можно в лучшем случае только до момента распада собственно империи – до середины 60-х гг. XIII в. Однако после обособления улусов костюм в них продолжает развиваться (подробнее см. ниже). Например, в разных улусах одни и те же предметы одежды могли получать различное оформление (см. далее, например, раздел про головные уборы) или быть распространены с разной широтой. Кроме того, когда предметы одежды попадают в другие улусы, говорить о сохранении ими придававшейся им смысловой нагрузки можно далеко не всегда. Общая культура же предполагает существование некого общего набора кодов, которые оказывают одинаковое управленческое воздействие на людей. Но как раз это в различных улусах бывшей империи после ее распада наблюдается далеко не всегда. Соответственно, даже при подтверждении источниками использования одних и тех же предметов одежды в разных улусах необходимо в каждом конкретном случае разбираться с тем, что это – проявление существовавшей ранее общей культуры или новые моды31 среди знати отдельных государств, имеющей уже скорее родственные культуры, а не одну общую. Кроме того, необходимо говорить и о региональных модах, что позволит решить различные проблемы, возникающие в настоящее время при исследовании материальной культуры отдельных улусов бывшей империи.
Далее рассмотрение комплекса одежды продолжим по отдельным ее типам.

Часть 1. Мужская плечевая одежда

К сожалению, археологические данные о подобной одежде в Улусе Джучи для II периода единичны. Пока к данному времени мы можем отнести только одну находку, происхождение которой известно точно, – халат из погребения, расположенного вблизи х. Тормосин [52, рис. 19; 93, с. 212]. Мы не согласны с реконструкцией кроя, представленной как в отчете о находке, так и в статье Т.В. Сидоровой, и считаем, что халат был запашным, с перекрывающими друг друга полами (Схема 1)32. По нашему мнению, Т.В. Сидорова верно определила аналоги данному халату [94, рис. 6, 7], однако почему-то при реконструкции кроя она ими не воспользовалась.
Также мы считаем, что вариант, предложенный М.В. Гореликом [18], не соответствует реальности. Во-первых, неразрезной крой предложен фактически на пустом месте – центральная часть халата не сохранилась; во-вторых, исследователь игнорирует такую особенность рассматриваемого халата, как неотрезная юбка, которую отдельно упоминает работавшая с халатом Т.В. Сидорова [94, с. 50, рис. 11]. И если неверный крой, предложенный В.М. Клепиковым, может быть объяснен незнанием исследователем монгольского костюма и отсутствием на момент описания находки необходимой информационной базы, то реконструкция М.В. Горелика – это просто желание увидеть уникальность в достаточно рядовом предмете одежды33 (для территории бывшей Великой монгольской империи, где халаты подобного кроя известны как в артефактах, так и на изображениях).
Еще одним известным нам артефактом является депаспортизированная часть предположительно мужского халата из Могильника Маячный бугор [91, с. 52–53; 92, с. 260–262, рис. 1], представляющая собой практически полностью сохранившуюся верхнюю половину халата, аналогичного (по нашему предположению) халату из Тормосина.
В остальном сведения о плечевой одежде приходится черпать из источников других улусов, которые в отношении Золотой Орды являются лишь косвенными. Здесь основная плечевая одежда – халаты – продолжает существовать в рамках тех типов, которые сформировались в течение предыдущего периода, включая традиционные неприталенные халаты. Однако появляются и новые гиб-

---------------
31. Которые, еще раз подчеркнем, не всегда предполагают сохранение за предметом одежды сохранения его смысловой нагрузки при переносе на новую почву.
32. Один из вариантов раскроя.
33. Также см. ниже: Часть 3. Поясная одежда и обувь.

-242-

ридные формы, сочетающие тюркские (?) и монгольские традиции (Табл. 3, г; Схема 2, б)34. Но существуют они крайне недолгое время, практически не найдя отражения ни в артефактах, ни в изобразительных источниках, являющихся наиболее наглядным и доступным материалом для оценки распространения той или иной вещи. Использование подобных вещей в Золотой Орде можно предположить, исходя из применения здесь женского варианта таких халатов (Схема 2, а).


Схема 1. Монгольский халат. а – общая схема (один из вариантов) халатов со встречными
складками на боках. Пунктиром показаны возможные конструктивные швы.


Схема 2. Халаты покроя тэрлэг.
а – халат из женского погребения 93 могильника Маячный бугор I (по О.В. Орфинской и О.Б. Лантратовой), конец XIII в.
б – халат из гробницы семьи Вань Шисянь, у. Чжансянь, пр. Гансу, КНР, конец XIII – начало XIV вв.

---------------
34. Подробнее см. ниже, в следующем разделе, о халатах покроя тэрлэг.

-243-

Продолжает использоваться короткорукавная и безрукавная одежда. Однако прямых данных для подобного утверждения мы не имеем. Тем не менее, учитывая существование такой традиции в I периоде, а также артефакты и изображения III периода, нередко показывающие золотоордынцев в такой одежде, можно говорить об ее использовании и во II периоде. Необходимо отметить, что короткорукавная одежда относительно широко распространена становится (по изобразительным источникам Ирана и империи Юань) только в конце II периода – в начале XIV в., еще в конце XIII в. ее изображения единичны. Кроме того, в это время короткорукавная одежда имеет некоторые особенности в покрое (либо же в способе ношения), в частности – судя по китайским и иранским изображениям, в большинстве случаев ее длина существенно меньше, чем у основного халата, и доходит лишь до колен35 (Табл. 4, а-б, г-д), что является продолжением традиций предыдущего времени. Короткие рукава данных халатов, как правило, отличаются значительной шириной. Все известные нам в настоящее время артефакты короткорукавной одежды имеют неприталенный крой (например, см. Табл. 4, е; табл. 9, в).
Выше мы частично уже рассмотрели традиции и установления монгольских правителей, касающиеся одежды. Далее продолжим разбор данных II периода. В предыдущей работе мы описывали происходившие изменения в отношении к одежде: вместо простой, из доступных для рядового жителя степей материалов, одежды верхушкой общества стали активно использоваться роскошные шелковые одеяния. При этом данная ситуация была обусловлена не только изменением положения монголов, ставших правителями огромных территорий, но и установленными ханом Угэдеем законами [100, с. 369–370].
Интересно отметить, что европейские авторы II–III периодов, описывая монголов разных улусов Великой империи, говорят о произошедших существенных изменениях в обычаях, касающихся одежды. Так, византийцы отмечают: «<…> они сперва довольствовались только необходимым и то не в изобилии. <…> усвоив утонченные нравы ассириян, персов и халдеев, они склонились и к их богопочтению, вместо отечественного безбожия; приняли их правила и обычаи как относительно употребления дорогих одежд и роскошной пищи, так и относительно других удовольствий роскоши. Прежний образ жизни изменили совершенно: прежде покрывали голову грубою войлочною шапкою, вместо всякой одежды одевались в кожи зверей и невыделанные шкуры, <…> но впоследствии эти же самые люди стали носить цельные шелковые и протканные золотом одежды. В изнеженности и роскоши они простерлись до того, что их прежний образ жизни стал в решительной противоположности с последующим» [73, с. 39]. Конечно, все пассажи насчет невыделанных шкур, кож и т.п. можно было бы отнести к преувеличениям и не рассматривать, но источники I периода говорят, что существенная доля истины в данных словах есть – одежда из кожи действительно известна и была распространена в XII – начале XIII в. в монгольском обществе. Так что в данном случае средневековый автор весьма точно описывает происходившие изменения в комплексе одежды знати улусов монгольских государств.
Схожие сведения приводит и Марко Поло: «<…> Такая вот жизнь и такие обычаи, как вам рассказывал, у настоящих татар; ныне, скажу вам, сильно они испортились36; в Катае живут как идолопоклонники, по их обычаям, а свой закон оставили, а левантские татары придерживаются сарацинских обычаев» [64, с. 68]. «Одежда у них вот какая: богатые одеваются в золотые да в шелковые ткани, обшивают их перьями, мехами – собольими, горностаем, черно-бурой лисицей, лисьими» [Там же, с. 66]. Однако, как мы уже отмечали выше, подобное происходило не повсеместно. На отдельных территориях старые традиции были довольно устойчивы.
Здесь мы наблюдаем двойственность в отношении одежды среди монголов; в разных случаях одни установления и традиции противоречат другим. Однако такая ситуация характерна не только для данной сферы повседневной жизни различных улусов. То же наблюдается, например, в религиозной системе, в которой сосуществуют, периодически вступая в конфликт, традиционный шаманизм и имперский культ Неба [103, ч. 1, гл. 3].
Интересно отметить, что, по-видимому, костюм рядового населения, несмотря на обширные завоевания и переход одежды монголов в ранг костюма знати империи, значительных изменений не претерпел. По крайней мере, в части используемых для его изготовления материалов. В предыдущем периоде для рядового населения степи упоминались кожаные и меховые одежды. Во II периоде ситуация существенно не изменилась: «<…>А [Тук-Тимур] (брат хана Хубилая, вос-

---------------
35. Либо же ее полы поддергиваются, чтобы был виден основной халат.
36. Выше описывается, как монголы способны терпеть лишения, ограничиваясь самым необходимым.

-244-

ставший против него – Н.Х.) бежал (после поражения – Н.Х.) с двенадцатью людьми и спустя три дня дошел до жилищ монголов. Надев простую черную войлочную одежду, он попросил воды. Его узнали и принесли маст» [84, с. 170]37.
В предыдущей работе мы упоминали о традиции перенимания иноплеменниками монгольской одежды для интеграции в системы чингизидских государств [100, с. 373]. Теперь же необходимо более подробно рассмотреть сведения о перенимании монгольской одежды немонголами, входившими в армии монгольских правителей.
Если проанализировать сочинения европейских и арабских авторов, писавших в 30-х гг. XIII в. [5, с. 87; 36, с. 29], можно прийти к следующему заключению: на завоеванных территориях монголы назначали правителей отдельных регионов (в том числе из местной знати); при этом на данных территориях производился отбор – наиболее годные для службы забирались в армию, остальные должны были работать и именоваться «татарами». При этом им придавали «жен, дочерей и родственниц тех людей, кого погнали в бой и кого убили», «назначая каждому по двенадцати или больше». По нашему мнению, здесь можно видеть организацию системы набора войск, которая описана в Юань ши в указе Угэдэя от 1229 г.: «О положении дел с призывом в войска в местностях, что приписаны к чжуванам – братьям [каана], ко всем их сыновьям, а также [что приписаны] к всевозможным чиновникам. <…> От каждого десятка [семей] в войска записывается один человек, такой, что находится [своими годами] в пределах – от 20 и старше, и до 30 лет включительно; после чего устанавливаются [им] начальники десятков, сотен и тысяч» [102, с. 212].
Здесь описана система «регулярных» («чжень-цзюнь») и «вспомогательных» («те-цюньху») «военных дворов», из которых первые должны были выставлять воинов, согласно реестру, а вторые должны были этих воинов обеспечивать [Там же, прим. 581, с. 284–285]. Данная система действовала долгое время, в том числе она применялась на территории самостоятельных улусов бывшей Великой империи.
Так, ильхан Газан провел следующую реформу войска38: «Прежде монгольское войско по сравнению с настоящим временем было меньше. Государь ислама <…> увеличил монгольские и тазикские войска и сказал: «Границы и окраины наших владений <…> расположены <…> очень далеко друг от друга и, хотя во всех этих местностях стоят особые войска для определенных субейе, но ежели в случае нужды они с одной стороны направляются для помощи в другую, то вследствие дальности расстояния, они приходят поздно, обнашиваются, а кони их худеют и гибнут, и решительно никакой пользы не получается». По этой причине [Газан-хан] повелел, чтобы в каждом доме, где имели двух сыновей, братьев и коноводов, назначили одним-двумя человеками больше. Сделав из всех них отдельное войско, [государь] назначил [их] для [оказания] помощи разным сторонам, чтобы они постоянно обслуживали других. В горные проходы и малодоступные пограничные области, которые можно оборонять пешим, он назначил тазикские войска и всех снабдил одеждой и роздал им икта. До этого тазикские войска получали определенное снабжение одеждой, но не имели твердого управления. Их эмиры на некое количество человек получали одежду, а на самом деле никаких войск не существовало. В настоящее время [Газан-хан] повелел, чтобы определили их тысячи и сотни, записали в реестры имена <…> и каждый месяц производили смотр и проверяли их вооружение, снаряжение и численность как в коннице, так и в пехоте, на основании твердого распорядка и закона, относительно которых издан указ. Монгольское войско он устроил так, как написано в предыдущей главе и в указе о [пожаловании] ему икта <…> Сверх установленного он устроил еще войско, чтобы оно непрестанно находилось при нем. [Это он сделал] таким путем, что склонил телохранителей и эмиров, чтобы они назначили по одному-два человека из братьев и сыновей, не вошедших в подушные списки [войск], так что в каждой тысяче прибавилось по сто и по двести39. Всех их в течение года призвали и представили. Государь ислама <…> пожаловал им вознагражде-

---------------
37. К сожалению, в прошлой работе из-за досадной оплошности мы указали неверную ссылку на работу Н.Ц. Мункуева, где рассматривается непростое положение рядовых монголов. Здесь приводим верные сведения: [68]. Сведения об общей бедности обычных золотоордынских кочевий сообщает и Ибн Василь, рассказывая о вторжении войск Хулагу на территорию улуса Берке: разжиться удалось в основном скотом, поскольку «татары не знают ни домашнего скарба, ни роскоши, и образ жизни их как жизнь собак вследствие голода, бедности, дурной одежды, недостатка возделанных местностей и плодов» [43, с. 50].
38. Отметим, что он не ввел данную систему, а лишь ее реформировал.
39. В Юань ши сообщается, что в 1263 г. из «сыновей и младших братьев чиновников» были организованы отряды в улусе Великого хана [102, с. 213–214].

-245-

ние, одежду и икта. Все, дойдя постепенно числом до двух-трех тысяч, неотлучно служат вместе с телохранителями при тысяче средней рати» [85, с. 285–286].
Можно утверждать, что выдававшаяся Газаном одежда была монгольской. Так, в нашем распоряжении есть следующие сведения: «Люди, живущие в Армении, прозываются различными именами в зависимости от тех местностей, в которых они обитают, а также являются отличными пехотинцами и всадниками. Оружием, лошадьми и одеждами они весьма похожи на татар, поскольку уже долгое время находятся под властью этого народа» [14, с. 226–227]. Стоит отметить, что в данном сообщении говорится именно о людях воинского сословия, а не в целом о населении Армении. Те же процессы можно проследить и для других вассалов хулагуидов – Рума и Трапезундской империи, см. (Табл. 7, а, ж).
Можно предполагать те же процессы на территории улуса Ногая и вассальных ему земель, основываясь на данных византийских источников: «он (Ногай – Н.Х.) напал на племена, обитавшие к северу от Эвксинского Понта <…> взял те племена и поработил. <…> С течением времени соседние, обитавшие в тех странах племена, каковы аланы, зикхи, готфы, руссы и многие другие, изучив их язык и вместе с языком, по обычаю, приняв их нравы и одежду, сделались союзниками их на войне. От этого тохарское племя скоро до чрезвычайности распространившись, сделалось могущественным и, по своей силе, неодолимым» [15, 316–317].
Для еще одного улуса Золотой Орды – Хорезма – переход воинского сословия на монгольскую одежду отмечается арабским источником III периода: «Костюм их был [такой же] как костюм войск египетских и сирийских при мусульманском правлении и в ближайшем к нему времени. Теперь же у них костюм татарский, за исключением того, что у них маленькие круглые чалмы» [44, с. 110].
Д.А. Селиверстов предположил существование регламентированной системы набора войск и на землях Руси [89], где в качестве «вспомогательных военных дворов» он видит «ордынцев», а в качестве «регулярных» – «делюев» русских договорных грамот40. По крайней мере для последних исследователь полагает возможным ношение монгольской одежды, поскольку само их название соблазнительно связать с монгольским наименованием халата – дээль.
К сожалению, источниковая база при рассмотрении данного вопроса не позволяет выйти за рамки осторожных предположений. Однако крайне интересные в данном случае аналогии можно провести с помощью сведений, происходящих с другой территории, имевшей схожий с Русью статус в пределах чингизидских государств. Корейские исследователи сообщают, что на территории государства Коре монгольские халаты назывались Chŏlik [112, p. 363]. Данный термин исследователи выводят из слова «терлиг» [Там же; 106], считая его монгольским. Что, очевидно, ошибочно, поскольку данное слово тюркское41. Интересным для рассматриваемой темы является то, что значением термина Chŏlik также было «нечто сходное с «милиция» или «солдат» [112, p. 363].
Важно отметить, что во II периоде монгольские халаты по-прежнему остаются достоянием далеко не всего населения чингизидских государств. Так, изображения европейских и ближневосточных государств, не управлявшихся непосредственно монголами, наглядно показывают, что помимо специфических категорий служилых людей монгольская одежда была доступна исключительно верхушке общества: в ней изображались правители, высшая знать, святые.
К сожалению, на территориях Руси, по своему положению равных, например, Армении или Грузии, в отличие от последних сохранилось крайне мало следов подобных процессов: так, на Балканах и в странах Передней Азии львиную долю изображенных в монгольской одежде составляют донаторы на различных фресках и иконах (Табл. 7); на Руси же традиция изображения донаторов представлена лишь единичными источниками.
Хотя известно, что русские князья получали от ордынских ханов наборы одежды: «Царь <…> держаше его у себе во мнозей чести и въ любви велице и всегда противъ себе седети повелеваше ему и царский венец свой по вся дьни полагаше на главу его и во свою драхму по всякъ часъ облачаше его и въ прочая царская одеяния» [81, с. 309–310]. Можно полагать, что факт дарения одежд был обусловлен не только тем, что некоторые князья находились «во мнозей чести», но

---------------
40. Интересно отметить, что упоминаемый Рашид ад-дином указ о пожаловании икта для войска содержит установления, во многом схожие с теми, что действовали в отношении ордынцев и делюев.
41. Кроме того, корейские исследователи указывают, что данное слово попало в Корею из Китая. Там же оно могло закрепиться за наименованием официальной одежды еще во времена династии Тан, когда тюркские халаты, вероятно, вошли в китайскую традицию в качестве униформы [100, сн. 3].

-246-

также и определенной практикой при выдаче ханами тем или иным правителям ярлыков на какие-либо территории. Например, когда Бату отправил султану Рума ярлык, он в числе прочего пожаловал ему кафтан и шапку [42, с. 262].
В Западной Европе на различных изображениях также появляется монгольская одежда, однако здесь она представлена, скорее, на отрицательных персонажах – нередко в нее облачены палачи42. Одним из наиболее распространенных сюжетов с практически непременным присутствием людей в тюркской/монгольской одежде становится распятие43. Широкое распространение подобных изображений в XIV–XV вв. позволяет получить существенную базу для анализа костюма знати в Золотой Орде III–IV периодов.
Также мы считаем, что необходимо вернуться к рассмотрению существовавших регламентов по одежде для различных праздников. Сведения источников говорят, что еще в I периоде при проведении курултая существовал обычай, согласно которому участники собрания наряжались в одежды одного цвета и в течение нескольких дней происходила смена цвета одежды. Зафиксировано следующее:
– «... там собрались все вожди. Каждый из них разъезжал со своими людьми кругом по холмам и по равнине. В первый день все одеты были в белый пурпур, на второй – в красный, и тогда к упомянутому шатру прибыл Куйюк; на третий день все были в голубом пурпуре, а на четвертый – в самых лучших балдакинах» [23, с. 74];
– «Прибыл Ариг-Боке, и все царевичи и родственники, находившиеся в тех краях, собрались вместе, подобно Плеядам, при дворе Каракорума. Каждый по очереди устраивал пир, и за пиршественным столом они бросали жребий желаний и осушали кубок за кубком, и наряжиались в одежды (jāmahā) одного цвета, не забывая в то же время и о важных делах» [24, с. 442];
– «Всякий день, в течение тех четырех дней, они меняли платья, которые он давал им все одноцветные каждый день, начиная с обуви и кончая головным убором» [11, с. 174].
Видимо, можно считать, что этот обычай в дальнейшем применялся и при дворах самостоятельных правителей улусов, включая Золотую Орду, поскольку он был частью любого курултая, не только великоханского. Так, в нашем распоряжении есть следующие сведения о курултае Хулагу (ставшего к тому времени правителем улуса официально) в 1264 г.: «Эти праздничные дни назывались у них хурултай, т.е. праздники совещаний, и продолжались целый месяц. В течение этого времени прочие ханы, родственники Чингис-хана, в новых одеждах являлись к властителю своему совещаться о всем нужном. Каждый день они надевали платья другого цвета» [6, с. 16–17].
Источники II периода показывают очень большую значимость белого цвета в костюме знати империи Юань – так, в серии портретов монгольских правителей Китая и их жен, выполненной на шелке в конце XIII – первой половине XIV в.44, среди всех изображенных только Чингиз-хан и Хубилай – основатель династии Чингизидов и основатель династии Юань – в белых халатах и шапках. Это, видимо, наследие традиций I периода, когда путь власти был «белый путь», «ибо по обычаю страны превыше всего почитался белый [цвет] и считался приносящим счастье» [96, с. 72].
С белым цветом связана еще одна традиция, замеченная Марко Поло в империи Юань: «Год у них начинается в феврале; великий хан и все его подданные празднуют вот как: по обычаю, все одеваются в белое, и мужчины и женщины, всякий как может. Белая одежда почитается у них счастливой, поэтому они и делают это, одеваются в белое, чтобы весь год было счастье и благополучие» [64, с. 92]. Такие же сведения есть и для хулагуидского государства: в 1303 г. несторианский каталикос прибыл ко двору Газана «в день «белого праздника» (который был в воскресенье и является началом года монголов, когда мужчины и женщины надевают белые платья); и празднуют его монголы» [49, с. 119]. Описывая этот же праздник, хулагуидский историк Вассаф отмечает, что «облачались в усыпанные жемчугом одежды» [29, с. 267].

---------------
42. Примечательно, что в III периоде подобные тенденции проявляются и в изобразительном искусстве Балкан, где возникает некий дуализм, – в монгольской одежде становятся представлены как наиболее положительные, так и наиболее отрицательные персонажи.
43. Интересно отметить, что одной из характерных черт персонажей в восточной одежде на западноевропейских изображениях конца XIII – XV в. является раздвоенная борода, мода на которую, судя по всему, изначально появляется у монголов юаньского Китая.
44. Разные портреты, вероятно, создавались в разное время. Так, портрет Хубилая предположительно выполнен вскоре после его смерти в 1294 г. непальским художником Анигом [107].

-247-

Соблазнительно было бы предположить, что празднование Нового года в конце января – начале февраля с ношением белых одежд – это общемонгольская традиция. Однако, сведения, которые мы имеем об этом обычае, не столь однозначны.
Побывавшие у монголов в 20–30-е годы XIII в. китайцы отмечали, что монголы в это время уже стали пользоваться китайским календарем, до этого же у них применялся двенадцатилетний животный цикл. При этом многие и вовсе отсчитывали годы по количеству раз, когда зеленела трава [70, с. 49; 101, с. 40]. И сложно сказать, когда же происходила смена года – весной или осенью, поскольку, как отметил Чжао Хун, «когда у них люди спрашивают возраст, то [они] говорят: “Столько-то трав!”. [Я, Хун], также часто спрашивал у них дни и месяцы [их] рождения. [Они] смеялись и отвечали [мне]: “[Мы] никогда не знали этого!”» [70, с. 49]. «Они не умеют даже отличить весны от осени» [там же, сноска 84]. При этом никаких сведений о белых одеждах источники этого времени не приводят.
Первым упоминанием о «белом празднике» являются данные китайца Чжан Дэ Хоя, в 1247 г. проведшего зиму в ставке Хубилая: «В последний день года45 монголы вдруг переносят кочевья на другое место, для взаимного поздравления с первой луною; тогда каждый день бывает угощение подчиненным перед ставками; начиная с князя, все одеваются в белое меховое платье. Перед главной ставкой собираются для поздравлений уже на третий день» [78, с. 585].
Однако Вильгельм Рубрук, бывший в ставке хана Мункэ в начале 1254 г., сообщает о праздновании только одного праздника ханом в течение первых трех месяцев года, но упоминаемый им «день праздника» в начале января – это Богоявление, о чем папский посланник пишет чуть выше. Оно отмечалось ханом, поскольку «у него существует такой обычай, что в те дни, которые его прорицатели называют ему праздничными или какие-нибудь священники-несториане – священными, он устраивает при дворе торжественное собрание» [11, с. 145]. Кроме того, никаких данных о белых одеждах в этом случае не приводится.
По сведениям Н.Л. Жуковской, «монголы до 1267 г. отмечали Новый год в сентябре <…>. Отмечать Новый год в феврале по китайскому образцу монголы начали по приказу Хубилая <…>» [28, с. 50]. Можно предположить, что это стало следствием влияния на Хубилая его китайских наставников. Хотя скорее это надо связывать с созданием Хубилаем новой системы, в которой переплелись традиции буддизма и традиции почитания Чингиз-хана [105, сноска 248]. Кроме того, интересно отметить, что на сентябрь приходился день рождения Хубилая, который великий хан праздновал с размахом [64, с. 91–92].
Таким образом, говорить о праздновании Нового года с использованием специфического набора одежды в Золотой Орде до начала XIV в., когда отношения Золотой Орды и империи Юань налаживаются, достоверно в настоящее время мы не можем. Да и для начала XIV в. это будет лишь предположение.

Часть 2. Женская плечевая одежда

Никаких данных об исчезновении из обихода какого-либо ранее бытовавшего типа одеяний нам не известно. Наоборот, сведения источников говорят о куда как большем разнообразии женского гардероба по сравнению с данными предыдущего времени.
Например, для II периода можно отметить появление такой вещи, как корсет (хотя мы считаем, что он мог появиться и ранее, но никаких достоверных сведений о нем до II периода у нас нет). Корсеты (Табл. 10; Схема 3), вероятно, были заимствованы из Китая. Они представляли собой сложные по конструкции предметы одежды. Так, корсет из погребения 93 могильника Маячный бугор I был выполнен из камки с подкладкой из хлопковой ткани с утеплителем из хлопковой ваты и деталями из кожи [77, с. 22]. Интересно, что на периферии такие предметы одежды также использовались, хотя вдали от роскоши ханских дворов они были из менее дорогостоящих материалов. Так, корсет из погребения Бертек–20 в Горном Алтае был выполнен из прутьев (хотя мы считаем, что они могут и не относиться к данной вещи) и кожи [98, с. 158–160]46.

---------------
45. Конец января – начало февраля.
46. Несмотря на то, что данное погребение находится на территории, входившей в состав другого улуса – империи Юань, для которой плоскогорье Укок было глухой окраиной, в данном случае считаем возможным использовать данные о найденных там предметах одежды как пример происходивших на периферии процессов упрощения элементов костюма в плане использования более доступных материалов.

-248-

Продолжают использоваться безрукавные халаты [7, с. 103–104; 59, с. 27–32]. К сожалению, халат из погребения 51 могильника Маячный бугор II не сохранился в районе горловины, и исследовавшими его специалистами, в виду отсутствия на момент первичных публикаций необходимой источниковой базы, был предложен вариант ее оформления, который в настоящее время можно признать неверным. С большой долей вероятности оформление верхней части данного халата было аналогично известным артефактам [50, кат. 515]47 и прочим источникам (Табл. 6) – см. Схему 448.


Схема 3. Корсеты. а – корсет из погребения 1 памятника Бертек-20 (по В.И. Молодину и А.И. Соловьеву). Плато Укок, XIII–XIV вв. б – корсет из погребения 93 могильника Маячный бугор I (по О.В. Орфинской и О.Б. Лантратовой), конец XIII в.

Среди рубах можно выделить несколько видов изделий. В погребении 93 могильника Маячный бугор I, датируемом концом XIII в., поверх корсета находилась рубаха, судя по всему, конструктивно весьма близкая такому виду одежды, как «рубахи-куртки», про которые мы говорили в предыдущей работе (хотя ее сохранность не позволяет делать однозначных выводов о раскрое). При этом на погребенной было надето поверх нее еще 2 рубахи и только затем первый из нескольких халатов [77, с. 21].
Вероятно, к этому же времени относится погребение №1 в мавзолее Увека, описанное А.А. Кротковым [54, с. 127–133; 57, с. 193–196]. Здесь в качестве нательной плечевой одежды на

---------------
47. В предыдущей работе мы брали за основу данный предмет одежды для общей схемы подобных изделий, но ворот был предложен не такой, как в Табл. 6 и на Схеме 4, поскольку ранее мы опирались на разновременные изобразительные источники. Сейчас же мы считаем более верным вариант, предложенный в настоящей статье. См. также Схему 4, б.
48. Мы признательны О.В. Орфинской за конструктивное обсуждение данного исполнения ворота.

-249-

погребенной был «халат» с осевым разрезом: «Непосредственно на ее тело был надет зеленый тонкого тканья, узорчатый шелковый халатик из зенденя. Он имел вид длинной, расширяющейся книзу кофты, с длинными, узкими и мелкосборчатыми к концу рукавами. Халатик спускался до колен, имел спереди во всю длину разрез, усаженный в виде елочки с горизонтальными ветвями, пуговками и петлями из черного шелкового четырехгранного плетеного шнурка. Пуговки были величиною с мелкую горошинку и представляли хитро завязанный узелок. Рукава халатика были не вшивные, как это кроится у нас, а скроены вместе со спинкою, концы же рукавов, где сборки, нашивные» [54, с. 129] (Схема 5, б).


Схема 4. Безрукавная одежда.
а – общая схема женского халата. За основу взят безрукавный кафтан из погребения 51 могильника Маячный бугор II.
б – безрукавный халат, династия Юань. Коллекция Китайского национального музея шелка. Прорисовка по фотографии.


Схема 5. Женская плечевая одежда.
а – рубаха-куртка из погребения 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII
(версия реконструкции выкройки без уточнения деталей). Золотая Орда. Кон. XIII – нач. XIV вв.
б – общая схема рубахи из погребения № 1 в мавзолее Увека, раскопки 1913 г.

-250-

В погребении 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII в качестве погребального набора одежды, положенной комом поверх погребенной, находилась рубаха, проводя реставрацию и делая графическую реконструкцию которой, З.В. Доде предполагает наличие запаха с креплением запахивающейся полы на правом боку [13, рис. 3]. Однако в данном предмете сложно увидеть нательную рубаху, как трактует данную находку исследовательница, поскольку изделие имеет разрезы для продевания рук на предплечьях (мы не согласны с мнением З.В. Доде, что это карманы), что логично для одежды верхнего слоя, а не нательного предмета. Таким образом, можно предположить здесь «рубаху-куртку».
О.В. Орфинская, анализируя сведения о данном погребении, указала на некоторые неточности в реконструкции выкройки рубахи [75]. По нашему же мнению, данный предмет одежды вообще мог не иметь запахивающейся полы и в таком случае представлял собой довольно обычную рубаху-куртку с осевым разрезом (Схема 5, а). Конечно, в пользу мнения З.В. Доде о запахе говорит нашитая на правом боку завязка, но среди артефактов империи Юань известна рубаха-куртка с осевым разрезом и завязкой на правом боку. Схожие предметы в Восточной Азии известны и в существенно более позднее время (Табл. 8). Дополнительная завязка на боку позволяла носить их в том числе в варианте, когда полы завязывались не встык, а с перекрыванием друг друга.
Погребение 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII крайне примечательно в целом – его обряд является смешанным тюрко-монгольским: вокруг могильной ямы сделан ровик с перемычками в восточной и западной частях, погребенная лежит головой на запад, под ее правой рукой находилась распрямленная гривна – все это характерно для погребений тюрок; при этом все предметы одежды, положенные в могилу, и прежде всего такие примечательные, как халат и шуба, выполнены по монгольским образцам, включая такой вид одежды, как «большой» халат замужних монголок. Кроме того, сама традиция помещения дополнительного набора одежды в погребение была характерна для монголов (например, см. погребение I периода Окошки 3 [72, с. 190–191]).
Погребальный обычай монголов в улусе Хулагу был подробно описан доминиканцем Рикольдо де Монте Кроче около 1290 г.: «Татары ведь верят и надеются на какоето воскрешение в будущем к этой же самой жизни и посему каждого из мертвецов хоронят соответственно его имущественному положению. Так, бедняки варят большие куски мяса и кладут их вместе с мертвецом, обложив его со всех сторон вареным мясом и новыми одеждами, которые также кладут в могилу помимо одеяния, кое и без того на мертвеца надето. А иногда добавляют еще и кое-какие деньги, и действительно, отдельно от мяса и денег помещают одежду на смену, а под голову покойнику или покойнице кладут платье богатое и украшенное драгоценностями, и говорят мертвецу: «Если кто придет, желая забрать то, с чем ты лежишь или на чем, не позволяй ему сделать это, лучше протяни ему то, что находится у тебя в изголовье. И если кто другой спросит тебя о Боге, следи за тем, чтобы не произнести ничего лишнего, и ответь только: «Знаю, что Бог есть Бог»». И так хоронят его» [86, с. 272–273].
Здесь интересно отметить сочетание классического обряда – помещения пищи и дополнительных одежд в погребение – и новых традиций, усвоенных на мусульманской территории (формула «нет Бога кроме Аллаха»). Возможно, на территории Орды обычаи также подвергались трансформации. Но в свою очередь происходили и изменения несколько иного рода – тюрки принимали монгольскую традицию и сочетали со своей.
Не менее интересным является и то, что в данном погребении был «большой» халат49, который носился монголками после замужества. Однако еще одной вещи, характерной для замужних монголок, – специфического головного убора бокка – прослежено не было.
На данном моменте хотелось бы остановиться подробнее в свете активного продвижения М.В. Гореликом теории о том, что наличие или отсутствие бокки связано с различным социальным положением женщины в золотоордынском обществе: по мнению исследователя, бокка – «главный символ матери семейства» [16, табл. 22, 5], использовать который могла только замужняя имевшая детей дама. Похоронена такая женщина могла быть и в «девичьем» костюме – т.е. без «большого» халата. Однако с данными построениями нельзя согласиться, поскольку они не только не имеют каких-либо авторских обоснований, но и не подтверждаются источниками: ни один автор, упоминающий бокку, никак не связывает ее с деторождением. Различные источники

---------------
49. По нашему мнению, реконструкция его кроя З.В. Доде неверна, и здесь был «большой» халат обычного покроя, как это предполагает О.В. Орфинская [75].

-251-

говорят лишь о том, что бокки носят замужние женщины, которым также полагались отличные от мужских («большие») халаты.
Версия, предложенная М.В. Гореликом, является попыткой объяснить набор вещей таких погребений, как: 51 могильника Маячный бугор II, где при отсутствии «большого» халата была бокка, и 93 могильника Маячный бугор I50, где при наличии «большого» халата или халата с признаками «большого» (многоцветная отделка) бокки не было. Кроме того, надо отметить, что есть множество изображений, которые интересно рассмотреть в рамках обсуждения предлагаемой исследователем концепции: например, картина со сценой охоты хана Хубилая, где среди охотников изображена женщина, интерпретируемая исследователями как жена хана – Чаби: ее халат имеет признаки «большого», но бокки нет (Табл. 11, а). Есть и изображения женщин в бокках, но в обычных, т.е. не «больших», халатах (Табл. 3, в; табл. 4, в).
Со своей стороны хотелось бы предложить иную версию. По нашему мнению, все это говорит о следующем: во-первых, «большой» халат во II периоде становится в первую очередь церемониальным и вне официальных приемов женщины могли носить более удобный обычный халат; во-вторых, такой элемент монгольского костюма, как бокка, был доступен далеко не каждой женщине в монгольских государствах. Собственно, как это было и в I периоде [100, с. 383]51. В отношении погребенной в 1 кургане 1 могильника Вербовый Лог VIII это понятно совершенно отчетливо – обряд ее погребения в основе не монгольский. Видимо, погребенные в могильнике Вербовый Лог VIII являлись представителями региональной знати и могли только заимствовать часть костюма, подражая правящей верхушке. В соответствии с этими рассуждениями логично предположить, что и женщина из погребения 93 могильника Маячный бугор I также просто не имела права носить боку, а не была похоронена в «девичьей» одежде.
В прошлой работе мы выделяли два вида «больших» женских халатов – с суживающимися к запястью рукавами и с расширяющимися [100, с. 375]. Причем, в отличие от первых, представленных многочисленными артефактами, найденными в различных частях бывшей Великой империи, халаты с расширяющимися рукавами в основном известны по изображениям. Единственный известный нам в настоящее время артефакт был найден в упоминавшемся выше погребении женщины в районе Укека: «очень широкий и длинный, доходивший до пят, с широкими же, колоколовидными рукавами <...> халат из тяжелой шелковой материи серовато-дымчатого цвета, серебряного тканья разводами и цветами (парча). Халат без воротника, лишь оторочен тесьмой. На груди полукругло скошенные полы. Ни пуговиц, ни завязок на халате не заметно. По-видимому, халатик лишь запахивался. Во время ходьбы он, наверное, поддерживался девушками-камеристками, как это описано у Ибн-Батуты в его путешествии в Золотую Орду» [54, с. 127–129] (Схема 6, б).
В предыдущей работе мы упоминали о том, что во II периоде появляются новые виды халатов, произошедшие от «больших». Они представляли собой монгольские халаты традиционного покроя, но при этом имели отделку ворота и рукавов, как на «большом». Такие халаты известны по изображениям в империи Юань и в артефактах (Табл. 11, а; Табл. 9). К сожалению, использовались ли данные варианты на территории Улуса Джучи, достоверно сказать пока нельзя. Однако можно утверждать, что на территории Золотой Орды производные от «больших» халатов были, хоть и несколько иного типа – так, найден халат, который представляет собой нечто среднее между двумя этими видами халатов – он отличается значительной, хоть и меньшей, чем у «больших» халатов, шириной, характерной отделкой, но рукава при этом имеет постепенно суживающиеся к запястью, не свойственные для «больших» халатов [77, табл. 2, халат 2] (Схема 6, а настоящей работы)52. Не имеет он и разрезов в районе плеч для продевания рук, тогда как на юаньском изображении и на артефактах, находящихся в частных коллекциях, они есть.
Еще одним видом женских халатов, появившихся во II периоде, стали халаты, которые мы, вслед за М.В. Гореликом, считаем возможным называть тэрлэг53 (Табл. 3, а-в; Схема 2, а). В дан-

---------------
50. А также в некоторой степени и погребения 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII.
51. Здесь мы бы хотели уточнить свой тезис о том, что во II периоде «право ношения бокки, по всей видимости, осталось только у знати империи». Точнее будет сказать, что во II периоде право ношения боки, так же, как и в I, остается за монголками и женами монголов или приравненных к монголам людей, принятых на службу чингизидскими правителями улусов бывшей империи.
52. Необходимо отметить, что на некоторых юаньских и хулагуидских изображениях можно предположить «большие» халаты с подобными рукавами. Однако данная тема требует отдельного исследования.
53. Условное название.

-252-

ном случае можно выделить мужской и женский вариант; которые отличаются тем, что у мужских халатов верхний срез наружной полы строго перпендикулярен осевому шву (Табл. 3, г; схема 2, б), тогда как у женских он имеет уклон. Кроме того, отличается и оформление горловины:
если у мужских она, как правило, плотно охватывает шею, то в женском варианте горловина вытянута и оставляет открытой часть груди под шеей. Еще одно отличие можно видеть в оформлении рукавов – в женском варианте они напоминают резко суживающиеся к запястьям рукава «больших» халатов, в мужском – плавно суживаются от плеча к запястью.


Схема 6. Вариации «большого» халата.
а – халат из погребения 93 могильника Маячный бугор I (по О.В.Орфинской и О.Б.Лантратовой), конец XIII в. б – графическая реконструкция А.А. Кроткова одежды женщины из погребения № 1 в мавзолее Увека, раскопки 1913 г. Научный архив Саратовского областного музея краеведения. Фонд А.А. Кроткова. Оп. 1. Д. 150. Л. 3-4 (б1 – л. 4, б2 – л. 3). Благодарим Д.А. Кубанкина за предоставленную информацию.

М.В. Горелик считает тэрлэг «чисто монгольскими» [17, с. 211], однако мы предполагаем, что подобные халаты явились следствием влияния тюркских традиций. В частности, «прямоугольные» полы были характерны именно для тюркской одежды. Правда, пола начиналась не под грудью, а от шеи. Просто удивительно, почему исследователь в данном случае не обратил внимание на известные ему тюркские одежды, для которых он выполнил целый ряд графических реконструкций [19, рис. 4, табл. I]. Кроме того, само предлагаемое М.В. Гореликом слово «тэрлэг» является тюркским [99, с. 48]. Использовать его исследователь предлагает на основании того, что одежды сходного покроя с названием «тэрлиг» известны для женского монгольского костюма этнографического времени54. Кроме того, хорошо известны специалистам и русские халаты-терлики XVII в. с характерным запахом (о которых М.В. Горелик также упоминает [16, с. 22]), сохранившиеся в Оружейной палате [61, с. 314, 316, рис. 5]. Однако необходимо отметить, что впервые слово «терлик» появляется на Руси только ближе к концу XV в. [58, с. 271], когда вряд ли можно

---------------
54. Однако известно, что «тэрлиг» называлась не только женская, но и мужская и детская одежда. При этом халат также мог обозначаться словом «дээл» [10, с. 174, 176].

-253-

говорить именно о монгольском влиянии. По нашему мнению, для этого времени более правильно говорить не о монголах, а о постордынских татарах, основа культуры которых была тюркской. Этнографическое монгольское название в данном случае также непоказательно, поскольку монгольский костюм подвергся сильному маньчжуро-китайскому влиянию в Новое время. В Китае же термин «тэрлэг», вероятно, означал форменную одежду (см. выше раздел о мужской плечевой одежде). Монгольским наименованием халата являлось слово «dä'äl» [см., например, 113, p. 26, § 106; p. 42, § 146].
Распространение халатов покроя тэрлэг было широким – они известны на изображениях, происходящих с территории империи Юань и ильханата, а также в артефактах Золотой Орды. Однако время их использования, судя по всему, было недолгим.
Практически идентичный ордынскому экземпляр хранится в частной коллекции (Табл. 3, а). К сожалению, его происхождение нам неизвестно.
Интересно отметить, что на многих женских халатах, известных в археологии различных улусов бывшей империи, можно наблюдать крупные встречные складки по всему периметру верхней части юбки. Соблазнительно было бы выделить их как особенный признак именно женских одежд, однако это будет неверно – с территории Кореи происходит халат, достоверно являющийся мужским и имеющий при этом точно такие же складки (Табл. 555. Также см. Схему 2, б). Таким образом, пока можно говорить лишь о более или менее характерных особенностях покроя халатов.

Часть 3. Поясная одежда и обувь

Штаны по-прежнему остаются достаточно свободными, их крой, судя по всему, никаких изменений не претерпевает. К сожалению, для Золотой Орды в настоящее время мы имеем только один прямой источник – штаны женщины из погребения 93 могильника Маячный бугор I (Схема 7, а). Их интересной особенностью являются нашитые в районе пояса ленты, к которым могли крепиться чулки.
Такой вид одежды, как чулки, известен в погребении 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII (Схема 7, г)56. З.В. Доде трактует данную находку как «нижние штаны», считая, что поверх них надевались «верхние штаны», которые не были сшиты в шагу [13, с. 81–83]. Однако предположение исследовательницы не кажется нам верным. Большой фрагмент ткани с мережкой, который она относит к штанам, представляет собой прямоугольник и может быть частью любого другого предметы одежды или вообще покрывалом.
Отечественные исследователи уже обращали внимание на бытование в рассматриваемое время несшитых в шагу штанов. Правда, свойственны они были оседлым китайцам, а не кочевникам [77, с. 21] (Табл. 2, б; Схема 7, б-в). Кроме того, их раскрой не совпадает с предложенным для вещи из Вербового Лога, так что заимствование также можно считать сомнительным.
Как верно указала О.В. Орфинская [75], «нижние части верхних штанов», описываемые З.В. Доде, – это отделка сапог, хорошо известная как по изображениям, так и по археологическим артефактам, в том числе с территории Золотой Орды, для которой в настоящее время известно уже около десятка находок. Подобным образом украшали сапоги и женщины, и мужчины, и монголы, и тюрки (Табл. 2, а)57. Возможно, данное украшение является результатом развития упоминавшихся нами в прошлой работе «наколенников», т.к. располагалось также в районе коленей.
Несмотря на то, что мы считаем версию З.В. Доде ошибочной, она не кажется чем-то невероятным. В отличие от реконструкции М.В. Горелика, который при рассмотрении упоминавшегося выше мужского погребения у х.Тормосин остатки подобных украшений обуви трактует как элементы наплечной пелерины [18, с. 82–90]. Несмотря на то, что исследователь знаком с отчетом о раскопках данного погребения, он игнорирует приведенную В.М. Клепиковым прорисовку, где показано, что в районе шеи и грудной клетки никаких остатков ткани не сохранилось [52, рис. 6], зато в числе прочего они были ниже коленей, где и должны были располагаться украшения обуви.

---------------
55. Также надо отметить, что данный халат имеет специфические складки на лифе, имитирующие нашитые шнуры или ленты, ставшие еще в I периоде одной из отличительных черт одежды знати. В настоящее время аналоги подобных складок нам известны только на корейских артефактах.
56. Предложенная схема является идеальным вариантом. В реальности чулки могли сшиваться из совсем небольших кусков ткани (см. Табл. 2, в).
57. О необходимости уточнить границы бытовая традиции установки половецких статуй подробнее см. [71].

-254-

На это обратила внимание Т.В. Сидорова [94, с. 50]. Так же, как и в версии реконструкции халата из данного погребения, исследователь предпочитает маловероятный вариант первоначального вида предмета, получая в результате уникальный комплекс одежды вместо более простого, имеющего аналогии, например, на синхронных по времени изображениях, происходящих с территории государства Великого хана [там же, рис. 7]. Заметим, что мы не отрицаем возможности использования характерных приемов отделки нитью на других предметах одежды, помимо украшений обуви, но в данном случае говорить об этом оснований нет.


Схема 7. Поясная одежда. а – штаны из погребения 93 могильника Маячный бугор I (по О.В.Орфинской и О.Б.Лантратовой), конец XIII в. б – китайские штаны времени династии Южная Сун. в – китайские штаны из гробницы в провинции Шаньдун, КНР. Династия Юань, около 1350 г. г – чулки. За основу взята выкройка чулок из погребения 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII (один из вариантов раскроя).

Наиболее ранние сведения о бытовании подобных украшений мы получаем из Китая – на рисунке 1280 г. такая отделка показана на сапогах хана Хубилая и его свиты (Табл. 11, а). Несколько позже подобные украшения зафиксированы в Иране (Табл. 11, б, г-е; Табл. 4, б). Данную отделку сапог можно считать одним из датирующих признаков, поскольку в империи Юань и в хулагуидском Иране изображения с ней хорошо датируются последней четвертью XIII в., вписывается в эту датировку и ряд артефактов в Золотой Орде [63, с. 304–305; 76, с. 169]. Позднее этого времени надежно датируемые источники подобные украшения не показывают. Хотя мы и допускаем продолжение использование такой отделки и несколько позднее.
Версия датировки погребения у х.Тормосин 3-й четвертью XIV в. [20, с. 44–45], основанная на предположении наличия в нем головного убора с металлическими пластинами и навершием-конусом, имеющего аналоги в датируемых по монетам погребениях второй половины XIV в., вызывает у нас сомнения. Во-первых, в районе головы (у правого виска) погребенного обнаружены остатки кожи, которые предположительно могут быть головным убором, тогда как металлические пластины находились на верхней части колчана, лежавшего по левую руку погребенного, а конус – ниже колчана. Во-вторых58, необходимо отметить, что в погребениях с головными уборами, на

---------------
58. Наиболее вероятное, по нашему мнению, объяснение.

-255-

которые ссылаются М.В. Горелик и Л.В. Яворская, пластинки меньшей длины и более широкие, чем в Тормосине. Поэтому мы считаем, что указанные пластинки не относятся к остаткам головного убора, и для них может быть предложена другая трактовка59 (особенно при рассмотрении II периода). Так, при публикации погребения XIII–XIV вв. из комплекса Сопка–2, расположенного на р.Омь, В.И. Молодин и А.И. Соловьев указывают: «Находки панцирных пластин в составе колчанного набора древнетюрского времени известны в археологичекой практике, в частности в Туве. По свидетельству А.Д. Грача, они некогда «подверглись вторичному использованию и были употреблены как скрепы для колчана». Кроме того, железные панцирные пластины иногда использовали в качестве петель, к которым крепились ремни для подвешивания футляра. В рассматриваемом же нами случае представляется возможным утверждать сугубо декоративное назначение такого элемента. Хотя, возможно, подобные детали несли еще и дополнительную знаковую функцию, выполняя роль своеобразного оберега» [66, с. 79].
Таким образом, традиция расположения на колчане одной или нескольких панцирных пластин (их имитации?) в качестве оберега (?), была распространена в тюркской среде и существовала с раннетюркского времени вплоть до XIV в. включительно. На то, что такая традиция бытовала и у тюрок европейской части Улуса Джучи, указывает опубликованное С.А. Плетневой погребение из к. 3 курганной группы Каменная балка, расположенной на Нижнем Дону, где на колчане также располагалась группа бронзовых пластин в количестве пяти штук, имитирующих панцирные пластины [80, с. 135, рис. 2]. Датирует погребение исследовательница рубежом XIII–XIV вв. При этом, несмотря на то, что ориентировка в погребении была северо-восточная (так же, как в Сопке–2 и Тормосине–83), считающаяся монгольским признаком, в Каменной балке погребен тюрк, поскольку антропологический анализ показал, что это был европеоид-брахикран60.
Интересной особенностью являются сохранившиеся на некоторых обувных украшениях длинные ленты [114, p. 60–63], благодаря которым, вероятно, сапоги крепились к поясу. Возможно, для нашивания украшений сапоги делали из более тонкой кожи, поэтому при носке они могли собираться в складки, что создавало неудобство. При креплении к поясу сапоги должны были надежно фиксироваться на ноге61. Хотя также надо отметить, что в женских погребениях 93 могильника Маячный бугор I и 51 могильника Маячный бугор II украшения сапог были нашиты на обувь; при этом лент в верхней части они не имели62.
Возможно, здесь также наблюдается смешение тюркской и монгольской традиций: крепление тюрками мягких сапог к поясу хорошо известно по западным и восточным изображениям и тюркским балбалам. Хотя вполне вероятно, что в данном случае украшение сапог было не нашивным, а просто надевалось поверх обуви, как считает Т.В. Сидорова [93, с. 212].
Необходимо сказать и о полностью тканевой обуви из уже неоднократно упоминавшегося женского погребения в мавзолее Укека: «<…> на ногах же были надеты оранжевого цвета, мягкие, шелковой материи особого тканья, сапожки. Верхний край голенищ их был вышит в мелкий крестик темно коричневым или черным шелком, узор городчатый, зубцами вверх; вдоль голенища спереди нашиты в несколько рядов разноцветные шелковые шнурки» [54, с. 129].
Известны и находки, практически полностью аналогичные описываемой А.А. Кротковым, которые современные исследователи относят к мужскому комплексу одежды [91, с. 53–54]. К сожалению, рассматриваемые Т.В. Сидоровой предметы сохранились не полностью, поэтому достоверно утверждать, что это именно полноценная обувь, все же нельзя. Одним из аргументов исследовательницы в пользу сапог была значительная общая длина сохранившегося фрагмента – 52 см.

---------------
59. При этом, даже если это действительно были остатки шапки, использование пластинок на головных уборах можно предполагать уже в конце XIII – начале XIV в. (Табл. 7, б).
60. Выражаем глубокую признательность Ю.А. Кулешову, любезно предоставившему нам сведения о данной версии.
61. Пример крепления сапог лентами к поясу см. в Табл. 11, в. Необходимо отметить, что датировки «Шах-наме Демотта» исследователями предлагаются разные. Видимо, датировка могла быть и довольно ранней – в пределах 15–20 гг. XIV в. (мы допускаем существование характерной отделки обуви до этого времени; позднее бытуют украшения других типов): на представленном фрагменте миниатюры можно предполагать изначальное наличие украшений сапог (судя по характеру повреждений изображения в данном месте). Позднее краска здесь могла отойти и изображение было подправлено. Как известно, многие миниатюры данной рукописи были подновлены в XIX в.
62. Приносим искреннюю благодарность О.В. Орфинской за консультацию.

-256-

Однако юаньские и хулагуидские изображения показывают несколько видов отделки обуви, среди которых есть и элементы большой высоты, практически полностью закрывающие голенище сапог (Табл. 11 а, б).

Часть 4. Головные уборы

Орбелге
Еще одним новшеством, появившимся благодаря Чаби, стал головной убор знати, история возникновения которого описывается в Юань ши так: «Что касается северной шапки (hu-mao), то раньше она не имела козырька (ch'ien-yen). Император, по случаю стрельбы, был ослеплен солнцем. Он рассказал Императрице (hou) об этом. Императрица (hou) немедленно добавила (шапке – Н.Х.) козырек (ch'ien-yen). Император был очень доволен и, в результате, приказал, чтобы это стало моделью (для изготовления шапок – Н.Х.)» [109, p. 145].
По нашему мнению, в данном случае описывается головной убор, известный в отечественной литературе как «орбелге». Вероятно, именно в такой шапке изображен Хубилай на портрете, приписываемом мастеру Anige, а также на картине «Охота Хубилая» (Табл. 11, а; 13, г). Известны такие вещи и в юаньской археологии (Табл. 13, а, б). По сути, данные шапки представляют собой развитие мягких капоров – характерных для всех слоев монгольского общества предыдущего периода головных уборов («северная шапка»?).
Однако, если капоры чаще всего сшивались из двух одинаковых частей, в данных шапках конструкция иная – они состоят из довольно жесткого сегментного «колпака» с жесткими же передним и более длинным задним козырьками. Впрочем, несмотря на довольно существенную конструктивную разницу, данные головные уборы функционально близки – оба они обеспечивают покрытие головы, а длинная задняя часть закрывает шею. Использовались такие шапки как мужчинами, так и женщинами. В том числе замужними, но вне официальных приемов, где по-прежнему обязательной оставалась бокка.
М.Г. Крамаровский предполагает использование орбелге с украшениями из перьев63 в Золотой Орде на основании находок на бывшей территории данного государства металлических наверший головных уборов64, сходных с теми, которые изображались на подобных шапках в хулагуидской и тимуридской миниатюре [53, с. 31–32].
В свете сообщения Юань ши говорить о традиционности данных головных уборов нельзя. По нашему мнению, также вряд ли стоит на основании представленных данных о находках наверший связывать появление шапок-орбелге в Золотой Орде с Ираном: хулагуидские изображения показывают навершия на шапках еще в XIII в., тогда как исследователи датируют ордынские артефакты XIV в., когда ситуация в улусе существенно отличалась от сложившейся во II периоде65. Вероятно, с течением времени ордынцы могли позаимствовать из Ирана навершия с креплениями для перьев. Однако надо отметить, что изображения III–IV периодов показывают, что такие навершия широко использовались и на другом типе шапок – колпаках с отворотами (см. ниже).
Попробуем рассмотреть данные о том, что же обозначали перья на головных уборах. В настоящее время нам известны две версии из источников, составленных средневековыми авторами после контактов с монголами Ирана:
– «…они (татары – Н.Х.) обитали за горами <…>. Эти самые горы <…> были непроходимы повсюду, за исключением одного места, где находилась огромная крепость <…>. И когда кто-

---------------
63. Собственно, исследователь, ссылаясь на работу Б.Я. Владимирцова, указывает, что орбелге – это головной убор, обязательно украшенный перьями [53, с. 31]. Интересны в контексте темы головных уборов с перьями сведения о том, что еще в первой трети XX в. монгольские шаманы использовали «оргоябчи (ор-гой) – колпак из материи, к которому при помощи бронзовых пряжек прикреплялись два пера черного орла (тас шову): одо (перо крыла) и оргулто (перо из хвоста)» [9, с. 43].
64. Помимо того, что он относит орбелге к традиционным общемонгольским головным уборам знати.
65. Хотя предполагать определенные заимствования можно уже для конца II – начала III периода. Так, вероятно, именно деталью украшения орбелге по иранскому образцу изначально являлся «амулет» из мужского погребения кургана 7 могильника Олень-Колодезь [27, рис. 4, 7]. Подобные «амулеты» появляются на хулагуидских миниатюрах, датируемых началом XIV в. (например, см. [108, s. 258–262]), – Табл. 13, е, ж. Стоит отметить, что кроме данного «амулета» в погребении не было других предметов, которые можно было бы связать с орбелге, поэтому сложно сказать, использовалась ли данная вещь ее владельцем именно для украшения головного убора.

-257-

нибудь приближался к этому месту, то раздавался <…> шум <…>, и тот, кто слышал подобное, в страхе бросался бежать. <…> И вот один татарин отправился как-то на охоту и пошел следом за собаками, погнавшими зайца. Заяц же побежал прямо в крепость <…>. Охотнику очень была нужна добыча <…>, но когда он уже дрожал от страха, боясь ступить внутрь, вдруг вылетел филин, сел на ворота и начал кричать. Тогда татарин подумал: «Место, куда спрятался заяц и где кричит филин, не может быть жилищем человека». И войдя туда твердой походкой, он не обнаружил там ничего. <…> он возвратился к своим и предложил им сделать себя князем, коли он проведет всех через крепость целыми и невредимыми. Так они и перешли горы. <…> филина, который появился безо всякого принуждения и закричал, сев на ворота, они считают ангелом Божьим, и это сам Бог призвал их, дабы они отправились в путь. И филина они считают должным почитать особо, более чем зайца. Поэтому установлено, чтобы все знатные и благородные татары носили перья, подобно шапкам из шкурок филина, сверху на голове. А посему они перебили всех филинов, каких только смогли обнаружить в восточных странах. Да и западные купцы убивают филинов и поставляют им шкурки. Кажется, одна хорошая шкурка филина идет почти за двадцать ливров. И таким образом татары воздали филину, своему другу, злом за добро, ибо хотя и утверждают, что почитают его, однако истребляют его и делают из него украшения – шапки из перьев друга, и в этом татары уподобляются всякой нечисти, а именно демонам, которые шьют себе шапки из шкур животных, им прислуживающих, а посему воздают злом за добро» [87, с. 158–159];
– «… однажды Чингисхан ехал в сопровождении небольшого отряда всадников, как вдруг на него неожиданно напали враги <…>. Случилось, однако, так, что конь под Чингисханом был сражен копьем. Когда же люди Чингисхана увидели, что господин в подобной давке упал на землю, мужество покинуло их, и они бросились бежать. Враги же пустились вслед за ними <…>. Чингис-хан, увидев это, спрятался в кустарнике и притворился трупом. Когда же противники возвратились и стали смотреть, где же это он мог спрятаться, причем уже собрались поискать сбежавшего в кустарнике, случилось так, что прилетела некая птица, которую в народе называют князем, и села на этот кустарник сверху. Посему искавшие, узрев птицу на том самом кусте, под которым схоронился Чингисхан, решили: «Если бы он спрятался там, осторожная птица на эту ветку садиться не стала бы». И, заключив, что в кустарнике никого нет, отправились прочь без добычи.
Когда же наступила ночь, Чингисхан вылез из своего укрытия и в конце концов добрался до своих людей, которым он рассказал о том, что с ним приключилось. <…> Татары возблагодарили Бога и с тех пор относятся к этой птице, именуемой «князь», с таким почтением, что каждый человек старается носить на голове ее перо. Я поведал эту историю, с тем чтобы любой мог понять, почему это татары носят на головах перья» [14, с. 251–252].
Как можно видеть, сведения существенно разнятся – в одном случае говорится, что было «установлено, чтобы все знатные и благородные татары носили перья», в другом – «что каждый человек старается носить на голове ее перо». Причины использования перьев тоже разные.
Интересно в данном случае также рассмотреть касающиеся ношения перьев данные юаньского источника. Сразу следует отметить, что в источниках империи Юань ношение перьев на головном уборе показано значительно реже, чем в хулагуидских. В улусе Великого хана на головных уборах в подавляющем большинстве случаев можно видеть пучок крашеного в красный цвет конского волоса (?). Перья на головных уборах в изобразительных источниках показаны только у наиболее важных персон. Письменные же источники улуса Великого хана четко говорят, кому их полагалось носить. В «Белой истории», историко-правовом сочинении, приписываемом Хубилаю, есть следующее предписание: «Управляющему девятью знаменами, безошибочно умеющему охранять великое государство, прикалывать перья филина» [105, с. 79]. Причем говорится это в контексте перечисления пожалований за заслуги.
Таким образом, можно видеть, что даже в двух союзных улусах, постоянно поддерживавших между собой связь, традиции существенно отличаются: если в улусе Великого хана право ношения перьев – привилегия, которую надо заслужить, то у хулагуидов это украшение, происхождение которого связывается с легендарными событиями.
Орбелге (будем придерживаться устоявшегося термина, хотя, как следует из вышеизложенного, у нас и есть сомнения в соответствии его именно данному типу шапок66), как и мягкие капо-

---------------
66. М.Г. Крамаровский, рассматривая данные головные уборы и говоря, что они обязательно должны были украшаться перьями, ссылается на исследования Б.Я. Владимирцова [53, с. 31]. Однако при упоминании ӧrbelge последний использовал сведения только поздних источников – Алтан Тобчи и сочинение Саган Сэцэна. Какой именно головной убор понимается в этих сочинениях под орбелге, в настоящее время сказать
достоверно без проведения соответствующего исследования нельзя.

-258-

ры, могли носиться несколькими способами. Для орбелге такими способами были следующие: с опущенным и с поднятым передним козырьком. Задний козырек состоял из трех частей – большой центральной и двух боковых (Табл. 13 а, б). За счет жесткости всех деталей головного убора, когда боковые части заднего козырька убирались (т.е. отгибались вверх и завязывались нашитыми лентами), передний козырек поднимался вверх. При этом в случае, когда козырек поднят, визуально орбелге будет похожа на мягкий колпак, а в описании средневекового автора различить их совершенно невозможно:
«Вот каков их внешний вид, у всех и у каждого: все они носят шапки невысокие, но подобные митрам прислужников, лежащим плоско на голове. Сзади у этих шапок имеется свисающий хвост длиною и шириною в одну ладонь, к тому же немного расширяющийся на конце. Края их шапок спереди и по бокам, но не сзади, загибаются на величину пальца, и две каких-то завязочки пришиты по этим краям прямо над ушами, так что они, завязываясь под подбородком, удерживают шапку крепко и прочно, чтобы она не сорвалась от ветра или чего другого. И над этими завязочками болтаются для украшения или, вернее, для устрашения два маленьких язычка67. Вот так выглядят шапки у татар и тех, кто живет с ними» [12, с. 97–98].
Сложность в понимании, о чем именно идет речь, обусловлена тем, что мягкие капоры также имели отгибающиеся края, которые, однако, не были жесткими (см. предыдущ. работу – Табл. 11, а; Табл. 14). Вероятно, можно считать, что в тексте говорится о новом типе головных уборов, поскольку упоминается, что края шапки отгибаются всего «на величину пальца», что можно видеть на артефактах орбелге, тогда как отгибающиеся боковые части мягких капоров существенно больших размеров, поскольку данные головные уборы в первую очередь – функциональные вещи для повседневной жизни в степи.
Вполне вероятно, что первоначально орбелге представляли собой мягкий капор с козырьком. Так, в коллекции фонда Марджани находится мягкий головной убор, который, однако, имел козырек (в настоящее время утрачен) [51, с. 166–169] – (Табл. 14, и) пред. раб. Логично предположить линию развития – мягкий капор>мягкий капор68 с козырьком>орбелге. Однако мы не исключаем, что Чаби могла предложить и орбелге в готовом виде.
В нашем распоряжении есть изображения персонажей в интересных головных уборах из армянской рукописи 1262 г. (Табл. 7, з, и) 69. Можно предположить, что здесь изображены как раз орбелге с жесткими козырьками. Однако однозначно различима только задняя лопасть. Несмотря на это, мы считаем, что орбелге появляются достаточно рано и вполне могли существовать уже в 60-е годы XIII в. Если на армянских изображениях начала 60-х гг. XIII в. именно орбелге с жесткими краями и они же описаны у Винсента из Бове, то можно предполагать их широкое распространение еще до начала полувековой гражданской войны, т.е. бытование в том числе и на территории Золотой Орды.
Ближе к концу II периода орбелге стали атрибутом высшей знати в империи Юань и в хулагуидском Иране70. Их вариант без украшений, судя по всему, был доступен и приближенным к высокопоставленным людям (Табл. 11, б)71.
В последней четверти XIII в. в империи Юань приближенные к знати стали носить другой головной убор, близкий орбелге, – шапку, у которой передний и задний козырьки равного размера72 (Табл. 11, а – персонаж, держащий лук). По нашему мнению, данный головной убор является

---------------
67. См. Табл. 13, в.
68. Вероятно, с усложнившимся кроем, как это можно видеть на головном уборе из фонда Марджани.
69. Необходимо обратить внимание на то, что головные уборы на армянских миниатюрах либо не имеют украшений, либо украшения на них схожи с теми, которые показаны на юаньских изображениях на подобных шапках и существенно отличаются от более поздних, представленных в хулагуидской живописи.
70. Надо отметить, что еще в конце XIII в. их значимость не столь высока, как принято считать, – в них изображались хоть и высокопоставленные персонажи, но все-таки не самые важные. В том числе в таких шапках показаны слуги, охранники, музыканты при правителе. С XIV в. орбелге становятся более значимы – в большинстве случаев (в первой половине столетия) правители показаны именно в них, большая часть приближенных правителей также показана в таких головных уборах.
71. Хотя мы допускаем, что здесь может быть изображен и просто мягкий капор.
72. Поскольку в XVI в. такие шапки на Руси называли колпаками («У него была шапка, называемая колпаком, имевшая с обоих сторон, спереди и сзади, козырьки, из которых торчали вверх, как перья, золотые

-259-

частью линии развития мягкий капор>орбелге>колпак с отворотами. В следующем периоде именно данный головной убор станет одним из основных для знати улусов Хулагу и Джучи.

Боли
Еще одним головным убором, который предположительно мог появиться в Золотой Орде благодаря связям с улусом Великого хана, являются шляпы с полями – боли [97, с. 87], которые появляются в империи Юань и распространяются также в улусе Хулагу в конце II периода73. Известны артефакты, происходящие с территории империи Юань. Они показывают, что основа данного головного убора была выполнена из бамбуковой щепы (Табл. 14, б). Такие шляпы в XIV в. в улусе Великого хана стали атрибутом самой высшей знати – например, в серии портретов из дворца Гугун все юаньские императоры после Хубилая изображены именно в таких головных уборах.
Манера ношения боли в разных улусах отличалась: в империи Юань они в большинстве случаев дополнялись платком, ниспадавшим до плеч. Это ввело некоторых исследователей в заблуждение, и они шапки-боли принимают за орбелге. Кроме того, если в империи Юань, по замечанию Л.П. Сычева, они имели вид «металлической музыкальной тарелки» [97, с. 87], т. е. имели полушаровидный верх, то в хулагуидском государстве был более распространен другой их вариант – с цилиндрическим плоским верхом. Мы полагаем, что боли также впервые появляются в улусе Великого хана, будучи заимствованными с китайских территорий (Табл. 14, д, е).
Можно предполагать продолжение ношения конусообразных головных уборов с жесткой основой. Достоверных сведений для Золотой Орды в нашем распоряжении нет, но такие шапки по-прежнему известны в Китае и изредка встречаются на изображениях Ирана, причем здесь наиболее часто их изображали у самой высшей знати. Однако, по всей видимости, в течение II периода подобные шапки совершенно выходят из употребления в Золотой Орде, поскольку они совсем не зафиксированы источниками более позднего времени.
По нашему мнению важно отметить, что изобразительные материалы хулагуидского Ирана показывают множество разнообразных головных уборов, но оснований предполагать использование большинства их в других улусах бывшего единого Монгольского государства у нас нет.

Бокка
Как форма сложной мужской прически была одинакова для всей Империи монголов, «так и форма боктаг была одинаковой для всех женщин в империи», считает А.Г. Юрченко [104, с. 118]. Однако на основании археологических материалов можно достоверно говорить о различиях в конструкции бокки не только в разных улусах, но даже в пределах одного Улуса Джучи.
Археологические находки на территории лесостепного Алтая – дальней восточной окраины Улуса Джучи – показывают существенные отличия в конструкции от бокк в форме «сапожка», которые в основном и рассматриваются исследователями в качестве классических головных уборов замужних монголок Золотой Орды. Алтайские же состоят из двух частей – цилиндрической трубки и «раструба», являвшегося элементом для более удобного использования головного убора. Хотя близкий вариант бокки известен и в европейской части Улуса Джучи [8, рис. 2; 4, 3; 60, рис. 12, 1, 12] (Схема 8), однако сохранность подобных головных уборов, известных на европейских территориях, существенно хуже.

Часть 5. Утепляющая одежда

Сведений о появлении каких-либо новых специфических предметов одежды данной категории в нашем распоряжении нет. В то же время мы можем предположить уменьшение распространения в Золотой Орде «набрюшников», поскольку данных о них в XIV–XV вв. мы уже не имеем. При этом в улусе Великого хана они хорошо известны как по изобразительным источникам (Табл. 12), так и в артефактах. Причем покрой их по сравнению с I периодом несколько меняется (Табл. 12, б).
Рассмотрим известные в золотоордынской археологии артефакты утепляющей одежды.

---------------
пластинки и качались взад и вперед» [90, с. 220]), в дальнейшем будем использовать термин «колпак с отворотами».
73. Как и в случае с орбелге, здесь они носятся значимыми, но не самыми знатными людьми.

-260-


Схема 8. Бокки, XIII–XIV вв.
а – берестяная основа бокки. Телеутский Взвоз-I (по А.А. Тишкину), курган № 8.
б – верхняя часть берестяной основы бокки. Могильник Джангар (Калмыкия), курган № 27.

Прежде всего стоит обратить внимание на шубу из уже неоднократно упоминавшегося погребения 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII. Она полностью соответствует описанию Плано Карпини, сообщившего, что «полушубки, какого бы рода они ни были, шьются таким же образом (как халаты – Н.Х.)» [23, с. 27].
Еще одним предметом одежды, который также можно отнести к утепляющим вещам, является «юбка», происходящая из мужского погребения (к. 5, п. 1) того же могильника. Несмотря на то, что могильник тюркский, рассмотреть данный предмет надо в виду того, что его легко можно представить частью комплекса монгольской одежды: по сообщению З.В. Доде, юбка была заложена в мелкие складки, закрепленные двумя параллельными строчками, а расположенный по ее верху пояс имел кайму с нашитыми на нее рядами крученых шелковых нитей [13, с. 120–121]. Подобное оформление характерно для юбок и поясной части одного из видов монгольских халатов, появившихся в I периоде. Сама исследовательница это тоже отмечает, но считает юбку самостоятельным предметом одежды, а не частью халата, поскольку на верхней части пояса не сохранилось следов соединения с лифом.
Мы все же считаем, что это часть плечевой одежды. Безусловно, отсутствие на верхней части узкого пояса «юбки» соединительного шва является важным аргументом, однако верхняя часть пояса сохранилась значительно хуже нижней, на которой следы сшивания пояса с юбкой, по словам исследовательницы, отчетливо видны. Кроме того, не стоит оставлять без внимания, что фрагменты аналогичной использованной для выполнения юбки парчи были обнаружены в районе шеи и левого локтя погребенного.
При этом на прорисовке погребения хорошо видно, что верх данной юбки находился чуть выше костей таза, как раз там, где должна начинаться «юбка» приталенного халата. Назначение существовавшей в кочевых обществах самостоятельной поясной одежды верхнего слоя – прежде всего утеплять поясницу, однако в данном случае эта функция не выполнялась бы, будь это самостоятельный предмет одежды, – отдельная юбка или должна была бы крепиться на туловище выше, закрывая поясницу, или иметь достаточно высокий пояс, который выполнял бы утепляющую функцию. Мы считаем, что все это делает версию халата с отрезной сосборенной юбкой более вероятной.
З.В. Доде в качестве параллелей «юбке» из Вербового Лога рассматривает поясную одежду на половецких статуях, приводя ссылку на одну из своих работ, где она представила выборку статуй с характерными предметами [25, с. 55]. Однако на данных статуях можно видеть не аналоги реконструируемой исследовательницей юбке, а предмет одежды, который мы в предыдущей работе вслед за прочими исследователями обозначили как бельдек. Конструктивно данные вещи существенно отличаются от «юбки» – они имеют три (обычно) лопасти, а не цельное поле. Такие

-261-

(лопастные) предметы одежды действительно были широко распространены у кочевников в средние века. А вот юбки можно найти только в китайском костюме. При этом манера их ношения отличается от лопастных поясничных утеплителей (Табл. 15). В костюме кочевников функционально аналогию им составляет система лопастной поясничный утеплитель + набрюшник [100, с. 384–385].
В своей работе З.В. Доде ссылается на публикацию Н.П. Лобачевой, которая также считает этнографические юбки-бельдемчи аналогичными поясным утеплителям, изображенным на половецких статуях. Но Н.П. Лобачева рассматривает изображения половецких балбалов практически исключительно спереди [62, рис. 2], откуда поясные утеплители действительно визуально аналогичны этнографическим бельдемчи. Однако при анализе изображений половецких статуй, каталогизированных С.А. Плетневой [79] (чьей выборкой и пользуется Н.П. Лобачева), хорошо видно, что в случаях, когда на статуях в числе прочего детально проработана и спина, поясная верхняя одежда показана лопастной. Таким образом, мы считаем, что реконструкция «юбки» З.В. Доде выполнена неверно. В том случае, если это действительно был отдельный предмет поясной одежды, он должен был иметь несшитые (не до конца сшитые) между собой отдельные лопасти и высокий пояс.

Часть 6. Декоративные съемные детали

З.В. Доде, рассматривая предметы одежды из женского погребения в Вербовом Логе, предложила реконструкцию манишки и накладного воротника (Табл. 16, б). Данные вещи крайне интересны: ни в письменных, ни в изобразительных источниках II периода подобные элементы костюма нам неизвестны.
Возможно, стоило бы отнестись к предложенным реконструкциям с осторожностью и попробовать дать сохранившимся элементам какое-либо другое толкование. Однако в одной из частных коллекций в Пекине находится съемный воротник (Табл. 16, а), который наглядно показывает, что подобные изделия существовали; и возможно даже во множестве различных вариантов. К сожалению, каково было их значение и сфера применения, в настоящее время мы сказать не можем. Возможно, при рассмотрении данных вещей необходимо искать связь с облачными пелеринами, которые в X–XIII вв. изображались китайскими художниками на людях, близких правителям кочевых сообществ [100, с. 384–385].

Заключение

Как можно видеть, комплекс монгольской одежды знати чингизидских государств, в том числе и Золотой Орды, во второй половине XIII – начале XIV в. продолжает развиваться: изменяются существовавшие ранее предметы, появляются новые. При этом говорить о полном единообразии костюма знати в разных улусах существующие источники не позволяют: даже несмотря на довольно скудную источниковую базу, для Золотой Орды можно выделить своеобразие монгольского костюма. В первую очередь стоит отметить, что долгое время высшая знать здесь старается придерживаться традиций, установленных Чингиз-ханом.
В конце XIII – начале XIV в., когда гражданская война между чингизидами начинает стихать, знать Волжского улуса воспринимает многое из костюма знати улуса Великого хана. К сожалению, недостаточность археологической базы в настоящее время не позволяет проследить, какие процессы в это время происходят на территориях улусов Ногая и Орды.
По-прежнему значительное влияние на монгольский костюм оказывают традиции тюрок, но в то же время тюркская знать активно перенимает и монгольскую одежду. Но не полностью, а в рамках установленных ограничений: будучи важным репрезентативным элементом, костюм по-прежнему показывает положение того или иного индивида во властной системе Улуса Джучи.
К сожалению, в настоящее время источники не позволяют в деталях рассмотреть ордынский монгольский костюм II периода, давая возможность закрыть только часть белых пятен и ставя при этом новые вопросы. Разрешить их позволит лишь наращивание источниковой базы, а также аккуратное рассмотрение имеющихся данных, с отделением сведений о костюме знати улуса Хулагу и Великого хана от данных о костюме в Улусе Джучи.

-262-

Список литературы

1. Абу Бакр ал-Кутби ал-Ахари. Тарих-и шейх Увейс. Баку: Элм, 1984. 150 с.
2. Бартольд В.В. Очерк истории Семиречья. Фрунзе: Киргизгосиздат, 1943. 104 с.
3. Беляев В.А., Сидорович С.В. Ставка Великого хана и улусы по нумизматическим данным. Труды Международных нумизматических конференций. Монеты и денежное обращение в Монгольских государствах XIII–XV веков. М., 2008. С. 201–204.
4. Бергрин Л. Марко Поло. От Венеции до Ксанаду (пер. с англ. Г. Соловьевой). М.: АСТ: Астрель, 2011. 476 с.
5. Брат Юлиан. Письмо о жизни татар. Известия венгерских миссионеров XIII–XIV вв. о татарах и восточной Европе. Исторический архив. Т. III. М.-Л., 1940. С. 83–90.
6. Вардан Аревелци. Из истории Вардана. История монголов по армянским источникам. Вып. 1. СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1873. С. 1–29.
7. Васильев Д.В. Женское захоронение в сырцовом мавзолее золотоордынского времени. Древности Волгодонских степей. Вып. 6. Волгоград, 1998. С. 101–112.
8. Васюткин С.М. Погребения золотоордынского времени могильника Джангар. Древности Калмыкии. Элиста, 1985. С. 158–166.
9. Викторова Л.Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М., 1980. 224 с.
10. Викторова Л.Л. Монгольская одежда. Сб. Музея Антропологии и Этнографии. Вып. XXXII. Л., 1977. С. 109–197.
11. Вильгельм де Рубрук. Путешествие в восточные страны Вильгельма де Рубрука в лето благости 1253 (пер. А. И.Малеина). Путешествия в восточные страны. М.: Государственное издательство географической литературы, 1957. С. 87–194.
12. Винсент из Бове. Историческое зерцало. Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 84–116.
13. Власкин М.В., Гармашов А.И., Доде З.В., Науменко С.А. Погребения знати золотоордынского времени в междуречье Дона и Сала. Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. VI. М.: Памятники исторической мысли, 2006. 232 с.
14. Гайтон. Цветник историй земель Востока. Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 217–274.
15. Георгий Пахимер. История о Михаиле и Андронике Палеологах. Византийские историки, переведенные с греческаго при Петербургской Духовной академии. С-П., 1862. 546 с.
16. Горелик М.В. Введение в раннюю историю монгольского костюма (X–XIV вв., по изобразительным источникам). Журнал «Батыр». № 1. Издательский дом Марджани, 2010. С. 16–79.
17. Горелик М.В. Золотоордынский костюм Кавказа (вторая половина XIII – XIV вв.). Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. Вып. 11. Армавир, 2010. С. 207–231.
18. Горелик М.В. Костюм золотоордынца из погребения у хутора Тормосин (проблема монгольской нераспашной одежды и других элементов костюма). Журнал «Батыр». № 3. Издательский дом Марджани, 2011. С. 59–91.
19. Горелик М.В. Погребение знатного половца – золотоордынского латника. Материалы и исследования по археологии Северного Кавказа. Вып. 10. Армавир, 2009. С. 157–180.
20. Горелик М.В., Яворская Л.В. Погребение знатного золотоордынца у хутора Тормосин в Волгоградской области. Журнал «Батыр». № 3. Издательский дом Марджани, 2011. С. 39–47.
21. Далай Ч. Монголия в XIII–XIV веках. М.: Наука; Главная редакция восточной литературы, 1983. 233 с.
22. Джильс Флетчер. О государстве русском. М.: Захаров, 2002. 176 с.
23. Джиованни дель Плано Карпини. История Монгалов (пер. А. И.Малеина). Путешествия в восточные страны. М.: Государственное издательство географической литературы, 1957. С. 24–83.
24. Джувейни. Чингис-хан. История завоевателя мира, записанная Ала ад-дином Ата-Меликом Джувайни. Пер. с англ. Е.Е. Харитоновой. М., 2004. 689 с.
25. Доде З. В. Средневековый костюм народов Северного Кавказа: очерки истории. М.: Восточная литература, 2001. 136 с.
26. Доде З.В. Эмблемы с изображениями Луны, Солнца и драконов в костюме монгольской кочевой элиты XIII–XIV веков. Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 11. Донецк: ДонНУ, 2012. С. 251–278.
27. Ефимов К.Ю. Золотоордынские погребения из могильника «Олень-Колодезь». Донская археология. № 3–4 (4–5). Ростов-на-Дону, 1999. С. 93–108.
28. Жуковская Н.Л. Категории и символика традиционной культуры монголов. Наука, 1988. 196 с.
29. Из «Истории Вассафа». Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 264–273.
30. Из «Истории шейха Увейса». Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 283–287.
31. Из биографии султана Эльмелик-Эльмансура Калавуна. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 47–48.

-263-

32. Из биографии султана Эльмелик-Эннасыра. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 116–121.
33. Из истории Ибн Халдуна. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 169–180.
34. Из летописи ад-Дзехеби. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 98–100.
35. Из летописи Бадр-ад-Дина ал-Айни. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 217–237.
36. Из летописи Ибн Ал-Асира. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 11–39.
37. Из летописи Ибн ал-Фората. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 164–168.
38. Из летописи Ибн Кассира. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 123–124.
39. Из летописи Рукн-ад-Дина Бейбарса. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 52–69.
40. Из сочинений ал-Макризи. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 190–199.
41. Из сочинения ал-Муфаддаля. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 90–97.
42. Из сочинения Ибн Биби «Сельджук-намэ». Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 262–263.
43. Из сочинения Ибн Василя. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 49–51.
44. Из сочинения Ибн Фадлаллаха ал-Омари. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 101–115.
45. Из сочинения Хамдаллаха Казвини и продолжателей его. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 274–282.
46. Из сочинения Эломари. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т.1. СПб., 1884. С. 207–251.
47. Из энциклопедии ан-Нувейни. Золотая Орда в источниках. Т. 1. М., 2003. С. 72–87.
48. Ипатьевская летопись. Полное собрание русских летописей. Т. II. СПб., 1843. 380 с.
49. История мар Ябалахи III и раббан Саумы. М., 1958. 161 с.
50. Каталог выставки «Золотая Орда. История и культура». СПб.: «Славия». 2005. 264 с.
51. Каталог выставки «Классическое искусство исламского мира IX–XIX веков. Девяносто девять имен Всевышнего». Издательский дом Марджани. М., 2013. 432 с.
52. Клепиков В.М. Отчет об археологических раскопках и разведках Чернышковского района Волгоградской области в 1983 году. Археологическая лаборатория ВолГУ. Волгоград, 1983.
53. Крамаровский М.Г. Золото Чингисидов: культурное наследие Золотой Орды. СПб., 2002. 363 с.
54. Кротков А. А. Раскопки на Увеке в 1913 г. Труды Саратовской Ученой Архивной Комиссии. Вып.
32. Саратов: типография Союза печатного Дела, 1915. С. 111–133.
55. Крупа Т.Н. Исследование костюма золотоордынского времени из кургана 2 группы Токовские Могилы. Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 6. Донецк: ДонНУ, 2008. С. 215–268.
56. Кубанкин Д.А. Некоторые находки из раскопок на Увекском городище в 2010–2011 гг. (предварительное сообщение). Археологическое наследие Саратовского края. Вып. 10. Саратов: Издательство «Научная книга», 2012. С. 141–151.
57. Кубанкин Д.А. Погребальные памятники Увекского городища. Археология Восточно-Европейской степи. Вып. 4. Саратов, 2006. С. 190–213.
58. Кузьмина О.В. «Облечется в красные, и в червленыя, и в багряныя одежды» (древнерусская верхняя мужская одежда XIV–XV веков). Stratum plus. № 6. Культурная антропология. Археология. Кишинев. Университет «Высшая антропологическая школа», 2010. С. 269–276.
59. Лантратова О.Б., Голиков В.П., Орфинская О.В., Владимирова О.Ф., Егоров В.Л. Исследование уникальных археологических памятников из собрания Государственного Исторического Музея – комплексов одежд XIII–XIV вв. М., 2002. 238 с.
60. Ларенок В.А. Об этнической принадлежности погребенных в средневековых курганах у х. Семенкина. Донские древности. Вып. I. Азов, 1992. С. 158–189.
61. Левинсон-Нечаева М.Н. Одежда и ткани XVI–XVII веков. Государственная Оружейная палата Московского Кремля: Сборник научных трудов. М., 1954. С. 307–384.
62. Лобачева Н.П. К истории среднеазиатского костюма: киргизские бельдемчи. Этнографическое обозрение. 1997. № 6. С. 70–83.
63. Мамонова А.А., Лантратова О.Б., Рудаков В.Г., Савелова А.В., Орфинская О.В. Исследование и реставрация золотоордынского халата XIII–XIV вв. из мавзолея на могильнике Маячный бугор II. Донские древности. Вып. 10. Азов, 2009. С. 304–311.
64. Марко Поло Книга о разнообразии мира. М.: Мир книги, 2008. 288 с.
65. Михалон Литвин О нравах татар, литовцев и москвитян. М.: Издво МГУ, 1994. 151 с.
66. Молодин В.И., Соловьев А.И. Погребение позднетюркского воина в Барабе. Средневековые древности Западной Сибири. Омск, 1995. С. 65–101.
67. Монгольское посольство во Францию и Англию. Мир Льва Гумилева. «Арабески истории». Каспийский транзит. Т. 1. М., 1996. С. 107–108.
68. Мункуев Н.Ц. Новые материалы о положении монгольских аратов в XIII–XIV вв. Татаро-монголы в Азии и Европе. М.: Наука, 1977. С. 409–446.
69. Мыськов Е.П. Политическая история Золотой Орды (1236–1313 гг.). Волгоград: Издательство Волгоградского государственного университета, 2003. 178 с.

-264-

70. Мэн-да бэй-лу. «Полное описание монголо-татар» (пер. Н.Ц. Мункуева). М.: Наука, 1975. 288 с.
71. Нарожный Е.И. О половецких изваяниях и святилищах ХIII-ХIV вв. Северного Кавказа и Дона. Степи Европы в эпоху средневековья. Т. 3. Половецкое и золотоордынское время. Сборник научных трудов. Донецк, 2003. С. 245 –274.
72. Никитина Т.Н. Реставрация и консервация одежд и обуви из монгольского погребения. Ежегодник Гос. исторического музея. 1962. С. 189–192.
73. Никифор Григора. Римская история. Т. 1. С.-П.: типография департамента уделов, 1862. 565 с.
74. Оллсен Т. Царевичи левой руки: введение в историю улуса Орды XIII – начала XIV в. Золотоордынская цивилизация. Сборник статей. Выпуск 5. Казань, 2012. С. 209–228.
75. Орфинская О.В. Анализ методов исследования и реконструкции одежды и тканей из могильника Вербовый Лог по материалам книги «Погребение знати золотоордынского времени в междуречье Дона и Сала» (в печати).
76. Орфинская О.В., Голиков В.П., Лантратова О.Б., Рудаков В.Г. Исследование нескольких деталей женского костюма из захоронения золотоордынского периода на могильнике Маячный бугор I. Город и степь в контактной евро-азиатской зоне. М., 2006. С.169–171.
77. Орфинская О.В., Лантратова О.Б. Женский костюм золотоордынского времени из погребения № 93 могильника Маячный бугор (Астраханская обл.). Труды ГИМ. Вып. 188. М., 2011. С. 20–40.
78. Палладий Кафаров. Путевые записки китайца Чжан Дэ Хой во время путешествия его в Монголию в первой половине XIII столетия. «Записки Сибирского Отдела Императорского Русского Географического общества», кн. 9–10, Иркутск 1867. С. 582–591.
79. Плетнева С.А. Половецкие каменные изваяния. САИ. Е4–2. М.: Наука, 1974. 200 с.
80. Плетнева С.А. Половецкие погребения в урочище Каменная балка. Археологические раскопки на Дону. Ростов-на-Дону, 1962. С. 133–137.
81. Полное собрание русских летописей. Т. XXI. Первая половина. Книга Степенная царского родословия. СПб., 1908. Ч. 1. 342 с.
82. Послание Чингисхана (пер. П.И. Кафарова). «Арабески истории». Вып. 2. М.: ДИ-ДИК., 1995. С. 354–355.
83. Почекаев Р.Ю. Цари ордынские. Биографии ханов и правителей Золотой Орды. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб.: Евразия, 2012. 464 с.
84. Рашид ад-дин. Сборник летописей. Т. 2. М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1960. 214 с.
85. Рашид ад-дин. Сборник летописей. Т. 3. М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1946. 316 с.
86. Рикольдо де Монте. Кроче из «Путешествия по Святой Земле». Становление и расцвет Золотой Орды. Источники по истории Улуса Джучи (1266–1359 гг.). Казань: Татар. кн. изд-во, 2011. С. 269–275.
87. Рикольдо де Монте. Кроче Путешествие по святой земле. Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 147–200.
88. Селезнев Ю.В. Элита Золотой Орды. Казань: Издательство «Фэн» АН РТ, 2009. 232 с.
89. Селиверстов Д.А. «А ординци и делюи, а темь знати своя служба, како то было при нашемъ о(т)ци, при великомъ князи…» К вопросу об ориентализации московского войска середины XIV – начала XV веков. Военное дело Улуса Джучи и его наследников. Астана, 2012. С. 220–245.
90. Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московии. М., 1988. 430 с.
91. Сидорова Т.В. Мужская одежда, Маячный бугор: что носили жители Золотой Орды? Родина. №11. 2011. С. 52–54.
92. Сидорова Т.В. Мужской золотоордынский костюм по материалам текстильного комплекса из могильника Маячный Бугор. Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве. Казань, Астрахань, 2011. С. 260–266.
93. Сидорова Т.В. Мужской костюм золотоордынского времени из курганной группы Тормосин (Волгоградская область). Материалы международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученных «Перспектива–2010». Т. 1. Нальчик, 2010. С. 211–215.
94. Сидорова Т.В. Мужской костюм золотоордынского времени из курганной группы Тормосин–83 (Волгоградская область). Журнал «Батыр». № 3. Издательский дом Марджани, 2011. С. 48–55.
95. Словарь. Кат. выставки «Шелковый путь. 5000 лет искусства шелка». СПб.: Славия, 2007. С. 194–199.
96. Сун Цзы-чжэнь. Н.Ц. Мункуев Китайский источник о первых монгольских ханах. М.: Наука, 1965. С. 68–90.
97. Сычев Л.П. Об иконографии Чингис-хана и его преемников. Народы Азии и Африки. №6. М.: Наука,1968. С. 86–92.
98. Тишкин А.А. Алтай в монгольское время (по материалам археологических памятников). Барнаул: Азбука, 2009. 208 с.
99. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. Т. 4 (Т–ящур) / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. 2-е изд., стер. М.: Прогресс, 1987. 864 с.

-265-

100. Хрипунов Н.В. Одежда знати Великой империи монголов в 1207–1266 гг. Золотоордынская цивилизация. Сборник статей. Выпуск 5. Казань: Институт истории им. Ш.Марджани АН РТ, 2012. C. 363–393.
101. Хэй-да ши-люэ (пер. Р.П. Храпачевского). Золотая Орда в источниках. Т. 3. Китайские и монгольские источники. М., 2009. С. 27–120.
102. Юань ши (пер. Р.П. Храпачевского). Золотая Орда в источниках. Т. 3. М., 2009. С. 121–291.
103. Юрченко А.Г. Золотая орда: между Ясой и Кораном (начало конфликта). Книга-конспект. СПб.: Евразия, 2012. 368 с.
104. Юрченко А.Г. Хан Узбек: Между империей и исламом (структуры повседневности). Книга-конспект. СПб.: Евразия, 2012. 400 с.
105. Čayan teüke – Белая история – монгольский историко-правовой памятник XIII–XVI вв. Улан-Удэ: Издательство Бурятского научного центра СО РАН, 2001. 200 с.
106. Ahn In-sil Reconstruction of Men’s Robe in the Goryeo Period based on the 13th century’s yoseoncheollik and dappo. Silk Road and Mongol-Yuan Art. Paper collection of the international symposium. Hangzhou, 2005. P. 318–327.
107. Anning Jing Anige (1245–1306): a nepali artist at the Yuan court: A thesis presented in partial fulfill-ment of the requirement for the degree master of arts in the graduate school of Ohio state university. The Ohio state university, 1989. 58 p.
108. Dschingis Khan und seine Erben. Das Weltreich der Mongolen. Exhibition Catalogue. München: Hirmer, 2005. 432 s.
109. Francis Woodman Cleaves The Biography of the Empress Cabi in the Yuan shih. Harvard Ukrainian Studies. Vol. III/IV. Ukrainian Research Institute, Harvard University, Cambridge, Massachusetts, 1979–1980. Part 1. P. 138–150.
110. Joyce Denney Mongol dress in the thirteenth and fourteenth centuries. The world of Khubilai Khan. Chinese art in the Yuan dynasty. Metropolitan Museum of Art. P. 75–83.
111. Judith Pfeiffer Ahmad Teguder’s second letter to Qala’un (682/1283). History and Historiography of Post-Mongol Central Asia and the Middle East: Studies in Honour of John E. Woods. Harrassowitz Verlag, 2006. 604 p.
112. Lee Eun Joo A Study on the term ‘Chŏlik’. Jornal of the Korean Society of Clothing and Textile. Vol. 12, No. 3 (1988). P. 363–371.
113. Pelliot Paul Histoire secre`te des Mongols. Restitution du texte mongol et traduction francaise des chapitres I a VI. Paris, 1949. 199 p.
114. Style from the steppes. Silk costumes and textiles from the Liao and Yuan Periods 10th to 13th century. Anna Maria Rossi and Fabio Rossi Publications, 2004. 71 p.

-266-

Цветная вклейка

Таблица 1. Pi-chia на китайских изображениях.
а, г – фрагменты картины на шелке «Охота Хубилая», художник Лю Гуандао, 1280 г.
б – фрагмент фрески из гробницы в уезде Ушань региона Чунцин, КНР, конец XIII – XIV вв.
в – фрагмент картины на шелке «Шесть лошадей», около середины XIII в.

Таблица 2. Поясная одежда и обувь.
а – половецкие статуи из Харьковской области Украины, конец XIII в. (без соблюдения масштаба). Прорисовка по фотографиям. Выставлены в Neues Museum, Берлин.
б – фрагмент картины на шелке «Сто лошадей», династия Тан (618–907 гг.).
в – чулки из хлопка с вышивкой шелком. Были представлены на лондонских торгах 21359 аукциона Bonhams. Центральная (Средняя?) Азия, XIV–XV вв.

Таблица 3. Халаты покроя тэрлэг.
а – халат из частного собрания в Корее, конец XIII – начало XIV вв.
б – свита дамы-донатора. Турфан, долина III, пещера 3, Синцзян, КНР. Конец XIII – начало XIV вв.
в – портрет донатора. Там же.
г – фрагмент миниатюры со сценой преследования, Иран, начало XIV вв.

Таблица 4. Короткорукавная одежда.
а – миниатюра «Кай Хосров на троне с мечом», Шахнаме. 1290-е гг.
б – фрагмент фронтисписа «Тарих-и-джехангуша» («История Завоевателя мира»), изображающий автора – Ала-ад-дина Ата-Мелика Джувейни – и чингизида (?), вероятно Ирак (Багдад), 1290 г.
в – иранская миниатюра. Конец XIII – начало XIV вв.
г – фрагмент миниатюры «Правитель на троне», Багдад, 1299 г.
д – стенопись, Хочо, Турфан, храм «Русский Z» (по фон ле Коку). XIII в.
е – Халат-dappo, Корея, XIII – первая половина XIV вв. Был найден внутри позолоченной бронзовой статуи Будды в храме Munsu.

Таблица 5. Халат-cheollik мастера по изготовлению стрел Songbugae, Корея, XIII в.Был найден внутри деревянной статуи Будды в храме Haein в 1992 г.

Таблица 6. Безрукавная одежда.
а – деревянная статуэтка. Частная коллекции, КНР. Династия Юань.

Таблица 7. Монгольская одежда в европейских и переднеазиатских изображениях.
а – ктиторский портрет Василия Геогопоса, командующего христианским войском при дворе султана Рума Масуда II. Пещерный храм, долина Ихлара, Аксарай, Турция, 1290 г. Автор фото – Сергей Суворов.
б – ктиторский портрет Джакели на стене храма св. Саввы в Сапаре. Слева направо изображены: Саргис I, Бека I и Саргис II. Грузия, конец XIII – начало XIV вв.
в – «Распятие св. Павла», фрагмент правой части «триптиха Стефанески». Мастерская Джотто ди Бондоне, Флоренция, между 1300 и 1320 гг.
г – «Распятие св. Петра», фрагмент левой части «триптиха Стефанески». Мастерская Джотто ди Бондоне, Флоренция, между 1300 и 1320 гг.
д – Великомученик Евстафий. Фреска Успенского собора Протата (автор – Мануил Панселин), Карея, Афон, Греция, 1310 г.

Таблица 7 (продолжение).
е – хачкар в Севанском монастыре, Армения, XIII–XIV вв. Автор фото – Владимир Трофимов. В виде монгола представлен Христос. Местная легенда гласит, что, увидев крест, монголы не стали разрушать церковь.
ж – миниатюра «Царь Филипп выступает с войском». «Роман об Александре», Трапезундская империя. Конец XIII – XIV вв.
з – фрагмент миниатюры «Возвращение волхвов в свои страны» (автор – Торос Рослин), Евангелие Себастии, Армения, 1262 г.

Таблица 8. Женская плечевая одежда с завязкой на боку.
а – рубаха-куртка. Гробница семьи Цао. Сучжоу, провинция Цзянсу, КНР, XIV вв.
б – женская шелковая рубашка. Япония, начало XX в.

Таблица 7 (окончание).
и – фрагмент миниатюры «Пятидесятница» (автор – Торос Рослин), Евангелие Себастии, Армения, 1262 г. к – Буквица «М». Фроловская Псалтирь. Великий Новгород, XIV век.«Над головой рыбака, стоящего справа от сети, написано киноварью: ‘Потяни корвинь с(ы)нъ’, а над головой другого: ‘самъ еси таковъ’. Исследователь семантики новгородского тератологического орнамента Н.К. Голейзовский справедливо видит в диалоге рыбаков не ‘едкие замечания’, а вторичную символику или зашифровку христианской символики, согласно которой корвинь сынъ – это теленок, но не просто теленок, а телец, символ искупительной крестной жертвы. Если вспомнить, что оба рыбака, впоследствии апостолы Петр и Андрей, были распяты, первый – в Риме в 67 г., а второй – в Патрах в том же году, становится ясной вторая часть диалога самъ еси таковъ. Диалог, сопровождающий инициал М в виде изображения двух рыбаков, тянущих сеть, носит характер предсказания земной судьбы – точнее, последнего мученического часа этих рыбаков» (Толстой Н.И. Язык и народная культура. Очерки по славянской
мифологии и этнолингвистике. – М., 1995. – С. 240–241).
л – Средник иконы «Феодор Стратилат». Новгород, конец XV в. Ввиду поздней датировки иконы наличие «монгольского следа» можно только предполагать. Однако упустить из виду данный источник, по нашему мнению, было бы все же ошибочно.

Карта. Чингисидские государства в 1266 г. (по внешним границам).
За основу взята карта Немировского А.А. Желтыми линиями обозначены некоторые внутренние границы.


Таблица 9. Халаты производных от «большого» халата типов.
а – шелковый халат. Последняя четверть XIII – XIV вв. Был представлен на лондонских торгах 7987 аукциона Christie’s.
б – шелковый халат. Последняя четверть XIII – XIV вв. Был представлен на лондонских торгах 7871 аукциона Christie’s.
в – шелковый халат. Последняя четверть XIII – XIV вв. Был представлен на лондонских торгах 7987 аукциона Christie’s.

Таблица 10. Корсет из гробницы семьи Вань Шисянь.
у. Чжансянь, пр. Гансу, КНР, конец XIII – начало XIV вв.


Таблица 11. Украшения сапог.
а – фрагмент картины на шелке «Охота Хубилая», художник Лю Гуандао, 1280 г.
б – миниатюра «Сиявуш разрубает кулана пополам». Шахнаме. 1290-е гг.
в – фрагмент миниатюры «Оплакивание Искандера». «Шахнаме Демотта», 1315—1320 гг. (?).
г – фрагмент миниатюры из «Истории пророков и царей» ат-Табари (персидская версия Балами). Конец XIII – начало XIV вв.
д – фрагмент миниатюры «Зал демонстрирует свои умения перед царем Минучиром». Шахнаме. 1290-е гг.
е – фрагмент миниатюры «Сиявуш демонстрирует свою удаль перед Афрасиабом». Шахнаме. 1290-е гг.


Таблица 12. Утепляющая одежда.
а – фрагмент картины на шелке «Охота на диких гусей». Верхом на черном коне изображен Тэмур Олджейту хан. Династия Юань, конец XIII – начало XIV вв.
б – набрюшник. Частная коллекция. Династия Юань, конец XIII – XIV вв.
в – стенопись, Безеклик, храм 1 (по фон ле Коку). Последняя четверть XIII в.

Таблица 13. Шапки-орбэлге.
а – шапка из пещерного погребения в Цаган Чанан, Западногобийский аймак, МНР. Вторая половина XIII – XIV вв.
б – шапка из гробницы семьи Ван Шисян, уезд Чжансян, провинция Ганьсу, КНР. Конец XIII – начало XIV вв.


Таблица 13. (продолжение).
в – керамическая фигурка монгола. Династия Юань. Коллекция музея Метрополитен, США.
г – портрет молодого Хубилая. Предположительно выполнен непальским художником Anige (1245–1306 гг.). XIII в.
д – фрагмент фрески из монастыря Baoning со сценой работорговли. Округ Шочжоу, провинция Шаньси, КНР. Династия Мин. XIV–XV вв.
е – «амулет» из стекла из погребения в к. 7 могильника «Олень-Колодезь». Второй колпачок не сохранился.
ж – фрагмент иранской миниатюры, начало XIV в.


Таблица 14. Головные уборы боли.
а – Шляпа-боли. Династия Юань, конец XIII – XIV вв. Была представлена на выставке музея Внутренней Монголии в сентябре 2010 г., Хух-Хото, КНР.
б – шляпа-боли из гробницы семьи Ван Шисян, провинция Ганьсу, КНР. Конец XIII – начало XIV вв.
в – портрет на шелке императора Тэмура Олджейту. Династия Юань. Конец XIII – XIV вв.
г – фрагмент миниатюры «Рождение Фаридуна». Шахнаме. 1290-е гг.
д – фрагмент картины на шелке, иллюстрирующей поэму в прозе «Возвращение домой» автора Tao Qian. Династия Южная Сун, XIII в.
е – фрагмент картины на шелке «Возвращение леди Венчжи в Китай». Вторая четверть XII в.


Таблица 15. Китайские юбки.
а – фрагмент картины на шелке, иллюстрирующей поэму в прозе «Возвращение домой» автора Tao Qian. Династия Южная Сун, XIII в.
б – китайская юбка. Династия Южная Сун или Юань. Вторая половина XIII – XIV вв.
в – китайская юбка. Династия Южная Сун. XIII в.

Таблица 16. Декоративные съемные предметы одежды.
а – накладной воротник. Частная коллекция, Пекин. Династия Юань. Вторая половина XIII – XIV вв.
б – «манишка» и накладной воротник (по З.В. Доде). Погребение 1 кургана 1 могильника Вербовый Лог VIII. Золотая Орда. Конец XIII – начало XIV вв.